Иван Петрович достает из ящика стола и кладет перед Михаилом Александровичем мою «Бету», взятую вчера для демонстрации. Великий князь с интересом и некоторым недоумением крутит в руках ствол. Пытаюсь прийти ему на помощь.

– Если объяснять совсем просто, то это пулемет, стреляющий пистолетными патронами. В Германии, кстати, вовсю ведутся разработки такого оружия, но первый «Бергман» должен появиться только в восемнадцатом году. Наш пистолет-пулемет проще, легче и компактней. Его прототип был создан в нашей истории в начале шестидесятых годов итальянской фирмой «Беретта». Предвосхищая вопрос о применении, сразу скажу, что с ним гораздо удобней воевать в замкнутом пространстве, например в окопе, или идти в разведку.

– Да, но до окопов противника надо еще добраться!

– Это уже вопрос тактики… И он не столь важен в данный момент. Если пожелаете, Михаил Александрович, ближе к вечеру, например, сможете опробовать его в тире. Насколько я знаю, в хозяйстве Ивана Петровича таковой имеется.

– Да-да, конечно. Он – в вашем распоряжении, Михаил Александрович, – Павлов перехватывает инициативу и возвращается к главному вопросу: – Но все же, настоящих артефактов нашего времени здесь нет, поэтому мы попытаемся убедить вас с помощью послезнания. Дело в том, что жизнь царской семьи в России с начала девяностых годов двадцатого века освещалась достаточно подробно, и мы, покопавшись в памяти, собрали факты о личной жизни вас и ваших близких, которые просто не могут быть известны сейчас… Если вы не против, начнем?..

Великий князь Михаил устраивается поудобней в кресле и внимательно слушает академика, речь которого чем-то напоминает выступление то ли прокурора, то ли адвоката:

– Вы в детстве были очень дружны и неразлучны со своей сестрой, тогда еще великой княжной Ольгой Александровной. В семье её все звали «Беби». Когда вам было одиннадцать, а ей – семь лет, её столовую превратили в классную комнату, где вы вместе занимались уроками. В том числе и танцами. Это всё мы могли бы при желании узнать и сейчас, но вот то, что самым трудным для вас обоих было поклониться друг другу и сделать реверанс перед началом, об этом, я думаю, никто не может рассказать, не так ли?

– Да, это так… – чуть дрогнувшим голосом соглашается Михаил Александрович. – Может быть, вы назовете причину, по которой так происходило?

– Да, конечно. Невзирая на самые строгие запреты, казаки, дежурившие у комнаты, подглядывали в замочную скважину, вы об этом знали, и вас это очень смущало… Как-то на Рождество вам подарили первое в вашей жизни ружье. На следующий день вы с сестрой пошли гулять и подстрелили в парке ворону. Об этом, конечно, могли знать многие, но вот о том, что вы сели в снег и горько плакали, глядя на мучения раненой птицы, а потом этот случай очень часто мешал вам, когда вы учились стрелять, – кто мог рассказать об этом?..

Или прогулки с отцом и сестрой в Зверинец, когда ваш отец нес большую лопату, вы – поменьше и Ольга Александровна – совсем крохотную, а ещё у каждого из вас был топорик, фонарь и яблоко. Ваш батюшка показывал вам, как аккуратно расчищать дорожку в снегу, срубить засохшее дерево, развести костер. На том костре вы пекли яблоки. А затем при свете фонарей возвращались домой, учась находить дорогу в темном лесу… Когда вы были в гостях у своего дедушки во Фреденсборге, вы с сестрой распознавали всех по запахам. Представители английской династии пахли туманом и дымом, ваши датские родственники – влажным, недавно выстиранным бельем, а вашим запахом был запах кожаной обуви…

И, наконец, последнее. Однажды ваш отец тайком показал вам с Ольгой Александровной очень старый альбом с рисунками, хранимый им с самого детства. Там рассказывалось о сказочном городе Мопсополе, где жили одни только мопсы…

– Довольно!.. – Великий князь впился руками в подлокотники кресла так, что пальцы побелели. – Иван Петрович, откуда вам известны эти подробности?

– Вы уже сами ответили в уме на свой вопрос, Михаил Александрович. Только ответ неверный. Никто из служивших в Гатчине нам ничего не рассказывал… В тысяча девятьсот шестидесятом году в Канаде вышли мемуары вашей сестры, великой княгини Ольги Александровны, в тысяча девятьсот девяносто шестом они были переведены на русский язык и на волне модного в то время интереса к семье Романовых стали достаточно популярны… Но если даже допустить, что кто-то из неведомых побуждений собрал эту информацию и передал нам… Скажите, ваше высочество, кто-нибудь посторонний имеет доступ к вашим личным дневникам?.. Нет? Тогда я искренне прошу извинить меня за то, что затрону очень тяжкое событие… Смерть вашего отца… В своем дневнике вы тогда сделали запись, что он совсем спокойно скончался… А на следующий день в гостиной завтракали только ваша матушка, вы и ваши сестры – Ксения и Ольга…

– Довольно!.. – великий князь вскакивает со своего места и пытается добраться до окна, невидяще натыкаясь по пути на мебель. Каким-то дерганым, нервным движением открывает форточку и пытается надышаться свежим холодным воздухом. Спустя минуту оборачивается к нам и почти спокойным тоном объявляет: – Господа, прошу меня извинить, мне нужно побыть одному… Если не возражаете, я найду вас после обеда…

Ну, коль до обеда я не нужен, значит, есть свободное время, которое можно провести с пользой для дела. Например, поваляться с интересной книжкой на диване. Поэтому берём «Полевую фортификацию» и садимся за стол, а из удовольствий остаются только крепко заваренный горячий чай и пара папирос, выкуренных в форточку. Любимая «мышка» академика, горничная Оленька принесла бульотку и заварочный набор, чтобы господин штабс-капитан не гонял прислугу каждые полчаса на кухню. Осведомившись, не желает ли мое благородие ещё чего-нибудь, получила отрицательный ответ, недовольно сверкнула глазами и с несколько раздосадованным видом грациозно исчезла за дверью. В Институте работают горничными около полутора десятков молодых привлекательных особ, которые как-то прослышали, что сам Павлов называет их «мышками». Следуя своей женской логике, они вложили в это ласковое прозвище совсем не тот смысл. Иван Петрович, как истинный ученый, проводил на них, как на лабораторных мышках, в некотором роде приятные эксперименты. На них «обкатывались» новинки из женской косметики, парфюмерии и иные мелочи, так привычные сердцеедкам начала XXI века, и практически незнакомые их предшественницам из прошлого столетия.

Сама Оленька была достаточно умна, чтобы понять истинное положение дел, но держала это втайне от своих коллег. Что, однако, не мешало всегда накрахмаленно кружевной тёмно-русой и сероглазой красавице с загадочной улыбкой и лукавыми ямочками на щеках испытывать действие своих чар на любой особи мужеского пола, не состоящей в штате Института…

Вот так смотришь в кукольно-наивные глаза, и не верится, что сия барышня не только следит за порядком в комнатах, но и является штатным сотрудником ведомства ротмистра Воронцова, да и не в самом низу служебной лестницы. И не только она, все девушки-горничные работают на Петра Всеславовича, причем с огоньком и фантазией. Причин тут две: высокая зарплата и гарантированное отсутствие определенных домогательств со стороны клиентов. Максимум, что позволяется пациентам, – это сказать пару двусмысленностей, погладить ручку и шлепнуть по… чуть пониже спинки. Если дело заходит дальше, нужно всего лишь договориться с ловеласом на предстоящий поздний вечер и сообщить об этом господину ротмистру. К вечернему приёму делается маленькая коррекция состава пилюль и порошков, после чего возбужденный самец вдруг очень хочет спать или начинает совершать регулярные рейсы в некое помещение, испытывая постоянную необходимость в общении с большим белым фаянсовым другом, укомплектованным бачком и цепочкой для слива.