— Я тут тебе зарплату вперёд насчитала, — сказала Модестовна, — и участковый от щедрот вложился, купишь билеты — и дуй отсюда, куда подальше.

— Так мне некуда, я ж не помню ничего!

Модестовна крякнула — вот же упёртый! — и сказала:

— А думаешь, гестапа тебе поможет вспомнить? Она тебе так поможет, генерал Лизюков потом не узнает!

— А если я его найду?

— Кого?

— Террориста!

— Юся, очнись, ты бредишь! Я тебе русским языком говорю — не тот террорист, кто виноват! Наливай чай, вскипело!

Юся встал, поставил на стол чашки, заварник, тарелку с сухарями, сахарницу и чайник. Несмотря на свой суровый нрав, Модестовна пила чай некрепкий, слегка подкрашенный, и называла его «моча Ивана Ильича», и сахару любила много. Объясняла она это тем, что крепкие напитки ей противопоказаны, а то она будет кирпичами какать, слишком уж она суровый человек. Модестовна и впрямь ничего крепче этой «мочи» не пила, и Юся подозревал, что это из-за легковозбудимой нервной системы. Все зубы у Эммы Модестовны были железными.

— Пойми, — сказала Модестовна, прихлёбывая кипяток и хрустя сухариком, — мне тоже резону нет — такого работника отпускать. Ну, кто, скажи мне, пойдёт улицы мести за три тыщи? Генерал Лизюков? Я ж за тебя свечки каждое воскресенье в церкву хожу ставить. Что ржёшь, конь педальный?! За тебя же беспокоимся: и я, и Горемыка этот, ни дна ему, ни покрышки. Ты слышал, что у нас в январе было? Рванули остановку, ладно, там стена бетонная была, никто не пострадал, контузило только несколько человек. А если, не дай боже, ещё рванёт? Гестапе же по рулю будет, что ты с луны упал, причём только на день защиты от детей. Не ржи, говорю, я тут ведь не шутки тебе шучу, Эйнштейн ты недоделанный!

— Я не смеюсь, я улыбаюсь.

— И улыбаться не надо. Вам бы всё хаханьки, а жизнь — это, скажу тебе, не генерал Лизюков.

Она допила чай, шумно отдышалась и осмотрела бойлерную.

— Как красива наша саванна с высоты птичьего полёта, — произнесла она. Она всегда так говорила, когда напивалась чаем.

Что и говорить, за то время, что Юся жил в бойлерной, она преобразилась. Инструменты были упорядочены и разложены по именным полкам сантехников, весь ненужный хлам Юся вывез в подсобку, нужный рассортировал, и получился не хлам, а запчасти.

Ну, и украшением бойлерной стала Юсина установка в стиле хай-тек, назначения которой не понимал и сам Юся. Хоть Модестовна на неё и ругалась, но не признать красоты дизайна не могла.

Однако Юсю чрезвычайно заботило собственное реноме, и на восторженные возглас начальницы он отреагировал неадекватно:

— А если его найти?

— Кого? Террориста? А если его вообще нет? Если это хулиган какой-то балуется? Гестапе хулиган не нужен, им идейного сепаратора подавай.

— Вы хотели сказать — сепаратиста?

— Не ори на мать!

Вечер посещений на Модестовне не закончился. Не прошло часа с того момента, как она ушла, как в бойлерную снова постучали, оторвав Юсю от агрегата.

Юся решил, что это мужики пришли пива выпить и матч посмотреть — водился за ними такой грешок — и пошёл открывать.

Но на пороге стояли не мужики.

— Сергей? — удивился Юся.

В коллективе отношение к молодому дворнику было исключительно шефское, покровительственное. В основном в ЖЭУ работали мужики далеко за сорок, перебесившиеся и спокойные, как танки. Помимо основных обязанностей на молодом дворнике висело ещё «сбегать в магазин» и «прикрыть, если чего». Юся, не роптал, бегал и прикрывал. Магазин рядом, чего не сбегать, а прикрыть и вовсе большого ума не требуется: только что был, вышел по делам — и всё, человек вроде и не прогуливает, а очень даже востребован на работе.

Это очень бесило Серёгу Коноваленко, сварщика. Серёга был лет на десять старше Юси, воевавший, бессемейный, держался особняком. У него тоже были нормальные отношения с мужиками, но вот готовности Юси угодить он не понимал.

До открытых конфликтов не доходило никогда, но стоило в пятницу коллегам скинуться и отправить Юсю за бутылкой, Серёга неизменно фыркал и отворачивался.

Несколько раз Юся пытался с Серёгой поговорить, но сварщик посылал дворника лесом.

Серёга жил в другом районе, на окраине, в частном домишке, затаившемся меж двухэтажных деревянных бараков. В доме было печное отопление, отсутствовало электричество и телефон, и, как говорили мужики, водопровода и газа тоже не было. Архаика на окраине областного центра. Однажды мужики в питейном настроении решили Серёгу навестить, так он их даже во двор не пустил. Мужики сначала обиделись, а потом махнули рукой — гордый и гордый, пускай живёт себе.

И вот теперь этот нелюдим пришёл в гости. Странно.

— Впусти, поговорить надо, — буркнул Коноваленко.

Юся впустил сварщика, запер дверь и спросил:

— Что-то случилось?

— Случится обязательно, если ты не свалишь. Я слышал, как сегодня участковый с Модестовной разговаривал. Тебя фээсбэ террористом считает.

— Я знаю, Эмма Модестовна только что здесь была.

— А чего ждёшь? Денег мало? Я могу тебе пару тысяч дать, больше, извини, нету.

— Да я не виноват ни в чём, зачем меня подозревать?

— Все знают, что ты не виноват. Но они разве разбираться будут?

— Но, может, его ещё найдут, этого террориста. Улики же есть.

— Какие у них улики? Коробка от торта кондитерской номер семь? Не смеши меня. Бежать тебе надо.

— Откуда ты знаешь, что кондитерская номер семь? Тебя же там даже не было.

— Мужики рассказывали.

Юся вспомнил, как его выдёргивали из урны. Возможно, издалека мужики и могли видеть, как сапёр вынимает из пингвина коробку, но печать «Кондитерская № 7» видел только Юся, находясь внутри.

— Мужики ничего не могли тебе рассказать. Откуда ты знаешь про кондитерскую?

Коноваленко долго исподлобья смотрел на открытое и совершенно не испуганное открывшейся правдой лицо дворника.

— Ты меня не боишься?

— Нет. Чай будешь?

Серёжу Коноваленко крепко обидели. Когда он, боевой офицер, вернулся из Чечни в родной город, оказалось, что квартира в новом доме, которую он строил на паях, ему не принадлежит. Как уж это вышло, что вместо трёхкомнатной квартиры в новом районе ему выдали ордер на лачугу в трущобах, он разобраться не умел и не хотел — он сразу отправился в суд. А в суде сказали, что документы в порядке, просто в них вкралась досадная ошибка: улица, на которой строился новый высотный дом, называлась 9 Января, а в документах значилась улица 9 Мая. И документы абсолютно правильные и подлинные.