Королева Стефания оживилась, но, подумав, сказала, что не смеет беспокоить Амалию, которая недавно серьезно ушиблась. Однако баронесса Корф заверила ее, что небольшое путешествие только пойдет ей на пользу. Через некоторое время Амалии доставили деньги на поездку и бумагу, подписанную королевой, о том, что баронесса Корф является ее полномочным представителем и вольна делать в благотворительных заведениях Дубровника все, что ей заблагорассудится.

– Карета будет ждать вас, сударыня, когда вы прикажете, – объявил лакей, почтительно кланяясь.

Амалия хотела было сказать, что поедет в автомобиле, но вспомнила здешние дороги, подумала, что до Дубровника путь не близкий, и сказала, что готова отправиться завтра же.

Откроем читателю маленькую тайну: причиной столь поспешного бегства было не в последнюю очередь желание избавиться от общества Войкевича. После ночи, которую они провели вместе, полковник вообразил, что имеет на нее какие-то права, и стал – с точки зрения Амалии – невежливым и назойливым. Кроме того, вся жизнь Войкевича вертелась вокруг Стефана и казарм полка, которым командовал Милорад, а, по мнению Амалии, этого было слишком мало. Она не любила людей, с которыми нельзя поговорить ни о книгах, ни о живописи, ни о музыке. Также она – как и большинство из нас – не любила людей, которые являлись свидетелями ее слабости. И наконец, Войкевич не нравился ей потому, что строил из себя донжуана и слишком много говорил о своих победах над женщинами. Амалия невысоко ставила мужчин, которым недостает воспитания, а Милорад, несмотря на его долгое пребывание при дворе, в глубине души все равно оставался внуком пастуха и сыном простого слуги. И, хотя Амалия не считала себя снобом, ей было трудно привыкнуть к некоторым его манерам – хотя бы к тому, что вдали от чужих глаз он преспокойно может есть руками, обходясь без ножа и без вилки. Замечания его, когда он давал себе волю, порой бывали возмутительно грубыми, и даже смех у него был слишком громкий, режущий ухо. Улыбка у него, когда он расслаблялся, была широкая, подкупающая, но, глядя на эти ровные, белые зубы, Амалия всякий раз думала: крокодил, да и только, зазеваешься – и он мигом тебя проглотит. Нет слов, он умел быть очень обаятельным, особенно с женщинами, но баронесса Корф была слишком искушена и понимала, что обаяние тоже является оружием, а у такого человека, как Войкевич, и подавно. От усталости и разочарования Амалию мог спасти человек совершенно иного склада и к тому же никак не связанный с ее работой, человек, которому она хоть немного могла доверять, но жизнь научила ее, что доверять нельзя никому. Стало быть, оставалось только работать, следовать намеченному плану, выполнить задуманное и вернуться в Петербург, в уютный особняк на Английской набережной. Она уже не раз ловила себя на том, что скучает по семье и детям.

Наутро баронесса выехала в Дубровник и после долгой, тряской дороги, часть которой шла вдоль изумительно красивого адриатического побережья, прибыла к месту назначения. В городах, которые она видела впервые, Амалию больше всего интересовали ее собственные ощущения, и поэтому она, отложив посещение приюта, полдня посвятила ознакомлению с Дубровником. Наметанным глазом она сразу же определила, что город наводнен австрийскими агентами, и нельзя сказать, чтобы это пришлось ей по вкусу. «Когда мы устроим тут нашу базу, этих господ придется выдворить на родину».

Она побывала в Старом городе, в котором много лет назад выдерживали осаду изгнанная королева Фредерика и ее муж с теми немногими войсками, которые у них оставались. На стенах дворца до сих пор виднелись следы от пуль, часть укреплений была разрушена прямым попаданием ядра, и ее еще не восстановили. В общем и целом, по мнению Амалии, Дубровник очень походил на итальянские города, расположенные на другом берегу Адриатического моря, – такие же улицы, залитые солнцем, церкви и фонтаны в итальянском стиле. Почувствовав, что она уже получила от Дубровника все, что можно, Амалия решила отправиться в приют, не предупредив заранее о своем визите. Она отлично знала, что неожиданность лишает проверяемых возможности приукрасить действительность и обмануть тех, кто явился с проверкой.

Узнав, зачем к нему явилась скромно одетая дама в костюме по английской моде, директор засуетился и предложил Амалии показать все, что она захочет. Госпожа баронесса достала из сумочки записную книжку и карандаш и принялась методично обходить все помещения. Ее не интересовала пыль в углах, зато она сразу же определила, что посуда на кухне старая, а одежда воспитанников могла бы быть и понаряднее. Из поведения директора она сделала вывод, что он если и ворует, то не так явно, как его предшественник, но не потому, что честнее, а потому, что боится потерять место. Труднее всего ей пришлось в классах, где учились дети. У брошенного ребенка особый, ни с чем не сравнимый взгляд, и, пока Амалия находилась в классе, глаза всех детей с напряженным любопытством следили за ней. По дороге в кабинет директора Амалия молчала и хмурилась. Директор, на которого манеры гостьи и особенно – записная книжка с карандашом произвели большое впечатление, робко предположил, что это потому, что в классах мало портретов покойного короля и его супруги, и пообещал исправиться.

– Не в этом дело, – отмахнулась Амалия. – Говорите, сколько нужно денег на новую посуду и хорошую одежду. Кроме того, я думаю, при приюте нужен свой собственный доктор, потому что дети есть дети, они часто болеют. И, наконец, в погребе одна стена обваливается, ее нужно укреплять.

Пораженный таким деловым подходом, директор назвал сумму расхода по каждой статье и благоговейно следил, как Амалия складывает цифры в столбик.

– Хорошо, – сказала она наконец, – я доложу ее величеству.

И, так как она слишком хорошо знала людей, добавила на прощание, что если в приюте в дальнейшем не найдут никаких злоупотреблений, директора и учителей представят к наградам и повысят им оклад.

Вечером Амалия вышла в Старый город прогуляться и медленно двинулась по набережной, вдоль городских стен. Колено все еще давало о себе знать, и вместо трости она опиралась на элегантный зонтик, но Амалия отдавала себе отчет в том, что ей неуютно вовсе не из-за боли в ноге. Все дело было в приютных детях, в том, как они смотрели на нее, пришедшую из свободного мира, где у каждого были мама и папа и еще деньги, чтобы быть независимым от других людей.

– Амалия?

Услышав свое имя, она повернула голову и увидела Мусю, а рядом с ней – ее мужа Андрея. Оба смотрели на нее во все глаза.

Это было уже чересчур, и Амалия не на шутку рассердилась. Стоило ехать на другой конец Европы, чтобы избавиться от мыслей об этих людях, и именно здесь они возникли на ее пути!

Андрей занервничал. Глаза Амалии метали молнии. С его точки зрения, этот затертый оборот как нельзя лучше подходил для того, чтобы описать сложившуюся ситуацию надвигающейся грозы.

– Не знала, что вы наведаетесь в Дубровник, – промолвила Амалия, в тоне ее не было даже намека на любезность.

– Мы поехали в Париж, а оттуда – в Венецию, – поспешно ответил Андрей. – Потом нам надоели крикливые итальянцы и грязная вода в каналах. В путеводителе было написано, что Дубровник – жемчужина Адриатики, вот мы и сели на корабль.