Он выпускает меня за мгновение до того, как раздается мой крик боли, и отталкивает меня в сторону, чтобы выйти первым.

Путь к «Мустангу» я проделал, низко опустив голову, поэтому собаку заметил только тогда, когда уже достал ключи от машины и открыл водительскую дверцу. Ее тело лежало на капоте. На передние фары стекал густой поток крови. Глаза ее были открыты, уши по-прежнему стояли торчком.

«Я, черт побери, готов сделать все, что угодно!»

Я подсунул под нее ладони, поднял мертвое тело и опустил его на землю, отчего весь перемазался кровью. Теплая, как вода в ванне, собачья кровь осталась у меня на щеках и на шее.

Некоторое время я раздумываю, не засунуть ли мне убитую дворнягу в багажник и не поехать ли в хозяйственный магазин за лопатой, чтобы потом выкопать где-нибудь яму и похоронить собаку. Но в конечном итоге я оставляю ее лежать там, где она лежит, прижавшись к бортовому камню, глядя пустыми, безжизненными глазами на солнце.

«Сколько у меня осталось времени?»

«Немного, как я полагаю».

Сев за руль, я тоже бросаю взгляд на солнце. Оно жжет.

Я еду обратно в мотель и присаживаюсь на край кровати, раздумывая, что я, черт меня возьми, тут делаю. Нет, это не совсем так: я знаю, зачем я здесь оказался, чем я тут занимаюсь, но не знаю, как мне это сделать. В том маловероятном случае, если я прав и действительно гонюсь через американские просторы за реальным демоном, каким способом, по моему мнению, мне удастся его поймать? У меня в распоряжении нет святой воды или распятия, нет золотого кинжала с печатями, подтверждающими санкцию Рима. Я учитель с просроченным билетом в спортзал. Не дотягиваю до архангела Михаила, громогласно бросающего вызов с небес.

И все же Преследователь прав. Демон, за которым я гонюсь, кажется, и впрямь заинтересовался мной. Он даже пошел на такие труды, что принял человеческий облик, чтобы перекинуться со мной несколькими словами – совсем недавно, в виде той девицы, что залезла мне в промежность. Поэма Милтона содержит предупреждение насчет именно такого.

Духи всякий пол

Принять способны. Или оба вместе.

Ну и какое послание несла та Грязная Тряпичная Кукла? Что мне еще предстоит уверовать? Не только мозгами, но и всем телом.

И Слово стало плотию, и обитало с нами…[31]

Слово Евангелий, рассказ о Боге и о Сыне Божием. Но также рассказ об искушении, грехе, препятствиях на пути, о демонах. Что, если все это не просто какая-то аллюзия, не намек, но буквальная, настоящая история, рассказ участников вполне реальных событий, имевших место давным-давно, но продолжающихся и поныне, дотянувшихся до нашего времени?

Несомненно, теперь, после всего, что я видел, я буду вынужден согласиться с тем, что это вполне возможно. Мне придется вообразить, что все слова и истории, которые я изучал, материальны, что они существуют, живут в этом мире. Как будто это вовсе не истории.

А теперь ты должен верить здесь и сейчас.

Судьба. Фактор, который определяет, где и когда в древних трудах, которые я изучаю и преподаю, кончается личность персонажа, хотя этот фактор, как предполагается, современную его сущность оставляет нетронутой. Но что, если современные предположения не соответствуют истине? Что, если эта охота на демона и есть моя судьба с тех самых пор, как учеба подняла меня над этим бирюзовым миром, из которого я вышел, и дала мне свободу, позволив вести интеллектуальную жизнь?

Это, несомненно, правда: когда я поступил в университет, больше всего меня поразило богатство предоставленного мне выбора – даже больше, чем обилие деток богатеньких родителей и прелестных первокурсниц. Моим призванием была литература, и я это отлично понимал. Но какую из ее многочисленных сфер следует выбрать? В какой из ее тоннелей спуститься? У меня были короткие периоды флирта с Диккенсом, потом с Джеймсом, потом с романтиками. Но в конце концов, к моему собственному атеистическому удивлению, первое место в моих изысканиях непререкаемо заняла Библия. А вскоре после нее – Милтон. Его белый стих, который, кажется, пытался защитить незащитимое. Поэма, которая после первого прочтения заставила меня плакать от осознания того, как негодяй пытается отставить в сторону свое прошлое и найти выход из тьмы, использовать только собственный мозг, чтобы вывести его из юдоли страданий.

И проиграли бой. Что из того?

Не все погибло.

Я хорошо помню, как уже в качестве выпускника я все вечера торчал в библиотеке Корнэллского университета, читая и перечитывая эти строки и все больше убеждаясь: «Вот оно!» Боевой клич, обращенный непосредственно ко мне, к своему брату-аутсайдеру, стремящемуся добиться триумфа не через оптимизм, а путем отрицания. Я решил, что посвящу свою жизнь тому, чтобы оправдать деяния и поступки этого персонажа, сатаны, равно как и оправдать самого себя, тоже падшего, тоже одинокого.

Хотя я никогда никому в этом не признавался, в те вечера я иногда замечал в книгохранилище присутствие еще одной личности. Присутствие, которое, кажется, заставляло меня еще сильнее утверждаться в приверженности этому выбранному мной направлению исследований. По крайней мере именно так я интерпретировал явление мне моего утонувшего брата. Лоуренса. Вот он сидит на стуле по другую сторону моего стола, болтая ногами, и с него стекает на пол речная вода или ускользает за угол книжного шкафа, оставив за собой зеленоватую лужицу. И все же, возможно, то, что я принял за одобрение и ободрение, на самом деле было предупреждением. Может быть, Лоуренс являлся мне, чтобы показать, что мертвые – и те, что действительно жили, и те, что были описаны в книгах – никогда не остаются настолько мертвыми, как мы привыкли верить, как заставили себя верить.

Но если эта поездка, которую я предпринял, и есть моя судьба, тогда какова моя роль в ней? Я всегда считал себя человеком, стоящим в стороне от всего происходящего, безобидным специалистом в сфере истории культуры, переводчиком с забытого языка. Но, возможно, Худая женщина оказалась ближе к истине, определив мое истинное призвание. Демонолог. Чтобы добраться до Тэсс, от меня потребуется применить на практике результаты всех моих научных исследований, чего я никогда раньше не делал. Я даже не задумывался о подобном их использовании. Но теперь мне нужно будет более серьезно отнестись к мифологии зла.

Первый шаг в подобной игре – точно определить, с какой именно версией демонологии мы имеем дело. Версией Ветхого Завета или Нового? С иудейскими шедим Талмуда или с демонами Платона, с этими духами, занимающими промежуточное положение, не богами, но и не смертными, а чем-то находящимся между ними? Платон – теперь, когда я начал задумываться над этим, – определял этих даймон как «знание». Демоническая сила и власть, по его представлениям, проистекают не из зла, но от знания, понимания сути вещей.

В Ветхом Завете сатаны (поскольку их появления почти всегда описываются во множественном числе) – это стражи над землей, надзиратели, проводящие испытания веры человека, исполняющие роль преданных слуг Господних. Даже в Новом Завете сам Сатана – это одно из Божьих созданий, ангел, который сбился с праведного пути. Каким образом? В результате злоупотребления знанием. Материя, из которой создан Антихрист, – это не тьма, но интеллект, умственные способности. Способность предвидеть.