— Как тебя зовут?

— Эсс'ир.

С этим она вышла, и Оризиан остался один. Спустя некоторое время — мертвое пространство в голове, в котором несвязно и хаотично крутятся мысли, — он обнаружил, что у него из глаз текут слезы. Почему? Он не смог бы объяснить.

* * *

За ним пришли ранним утром. Он только что проснулся. Лай собак разбудил его еще до рассвета. И опять навалились мрачные раздумья. Вошедший в палатку киринин сначала снял повязку и проверил рану. Рана была красной, воспаленной, но, кажется, начинала заживать. Как только примочка была пристроена на место, молчаливые воины-киринины вывели Оризиана из палатки.

Моросил дождь, но туманно было, как при серьезном ливне. Под этой завесой во'ан казался молчаливым и почти призрачным. Они пересекли кусок лагеря (эту часть он еще не видел) и поднялись по склону к рощице, в которой отдельно от других стоял шалаш. В расчищенную перед входом землю были вбиты высокие жерди. На одной из них друг над другом были закреплены голые черепа, на другой — бобровые шкуры, третья была оплетена ветвями остролиста. Внутрь шалаша его отправили одного.

Воздух в хижине был так густо, просто осязаемо, насыщен запахом трав, словно кто-то прижал к его носу ароматную тряпку. Он боролся с внезапно накатившим на него приступом тошноты. В центре ярко горело пламя, а вокруг него сидело довольно много кирининов. Когда он вошел, все повернулись в его сторону. Одна из женщин поднялась и протянула к нему руку. Он отшатнулся, но она схватила его за плечо и надавила. Он опустился на землю. Гнетущая атмосфера, кажется, понемножечку разряжалась, голова у него перестала кружиться.

— Пей, — приказала она.

Оризиан поднес чашу к губам и отхлебнул горячую, горькую жидкость, которая в ней была. Он не осмелился отставить чашу в сторону, поскольку понятия не имел, что здесь важно, а что нет. Где-то внутри него, не настолько глубоко, как ему хотелось бы, маленький мальчик трясся от страха и одиночества. Он понимал, что сейчас, возможно, впервые, возможно, как никогда, этому мальчику необходимо ясное сознание. Он поставил чашу на колено и огляделся в надежде взять себя в руки и обрести самообладание.

В хижину набилось примерно двадцать кирининов, они сидели и перед ним, и по бокам, и мужчины, и женщины. У некоторых он увидел на лицах татуировки, которые, очевидно, выделяли воинов или вожаков. Он слышал, что во время Войны Порочных королевские воины, срезали кожу с такой татуировкой с лиц мертвых кирининов в доказательство того, каких опасных врагов они уничтожили.

Против него, на той стороне костра, сидела маленькая женщина старше многих остальных. Она была закутана в кусок какой-то ткани грубой выработки с черными и голубыми завитками. Красные полоски дерзко подчеркивали серебро спадавших до плеч волос. Черты лица у нее тоже были заостренными, но глубокие морщины возле глаз и рта выдавали более чем зрелые годы. Ее выцветшие, невыразительные серые глаза в упор смотрели на Оризиана.

— Я Ин'хинир. Я во'ан'тир, — сообщила она легким, чуть пронзительным, не без металла, голосом, от звука которого ему стало совсем тоскливо.

Оризиан кивнул. Жидкость, которую он проглотил, оставила горячий след в горле и груди.

— Мы будем говорить, — сказала Ин'хинир.

— Как хочешь, — еле-еле ответил Оризиан. Он как будто не понимал, что говорить и надо ли вообще что-нибудь говорить.

Ин'хинир продолжала:

— В этом сезоне есть пять во'анов клана Лис, и это хорошее число. И это место, в котором мы находимся, — хорошее место. Склоны обращены к солнцу и богаты лесами. Много пищи, которую мы собираем. Леса щедрые. Этот сезон, когда мы имеем во'ан здесь, первый с тех пор, как я таскала на спине своего первенца. Теперь у нее много собственных детей. Лисы долго ждали, чтобы вернуться. Когда раньше во'ан был на этом месте, хуанины из долины увидели наши дымы, пришли и разыскали нас. Мы провели их по грубой земле и по кручам долин. Мы обменивались с ними убийствами, и они ушли. Ты из долины, толстоногий и неуклюжий?

— Я… я из Колгласа, — запинаясь, пробормотал Оризиан, не ожидавший такого вопроса. Ин'хинир говорила в ровной, усыпляющей манере, и он не вдумывался в ее слова.

— Зачем ты пришел в этот во'ан?

— Я был ранен. Меня сюда принесли. Эсс'ир сказала… — Он хотел продолжить, но Ин'хинир резко фыркнула и перебила его:

— Все в клане Лис знают, что в долине в этом сезоне война. Наше копье во'анов вернулось этим летом из земель врага с вестью от армии хуанинов. Он сказал, что падальщики Белые Совы собираются затеять войну против народов долины вместе с этой армией. Белые Совы, у которых нет памяти, стали слугами хуанинов. Это хорошо. Им же будет хуже. Хорошо также, что в долине война. Если в долине война, то нас никто не тронет, поэтому после многих лет мы вернулись в этот во'ан.

Оризиан старался следить за всем сказанным. Если Белые Совы оказывали помощь инкаллимам, то это объясняет, как они пробрались в Колглас. Киринины могли незаметно провести их через Анлейн. Хотя такой союз кажется совершенно невозможным. Белые Совы не были людям друзьями, а Крови Темного Пути, конечно, не были друзьями кирининам.

— Это хороший во'ан, — продолжала Ин'хинир. — Если все будет хорошо, мы вернемся и в следующем году. А'ан Ир'вирейна нашел тебя и большого человека около воды. Эсс'ир этого а'ана пожелала, чтобы ты поправился, и принесла тебя сюда. Мы разрешили ей это, потому что смерть уже учуяла тебя. А теперь ты выздоровел.

— Смертельно важное дело, что ты и большой человек пришли сюда. Когда кланы были моложе, когда Город сиял как солнце, один хуанин пришел в во'ан Лис из долины дубов по свободному от льда потоку. Он потерялся. Ему дали еду и укрытие. Но он был глупый и говорил глупости, как ребенок, который не знает, как успокоиться. Через некоторое время люди сказали ему, чтобы он уходил. И потому, что сердце у хуанинов горячее и мысли, как огонь, он очень рассердился. Он взял в руку землю и бросил в священный костер токир и обругал Лис. Поэтому его схватили и послали к иве. Много людей в во'ане заболело и умерло следующим летом; огонь из токира, который они несли с собой, сделался нечистым от его гнева.

— Вы хотите убить меня из-за того, что случилось сотни лет назад? — спросил Оризиан, стараясь сдержать напряжение, от которого желудок завязывался в узел.

Ин'хинир поправила его:

— Человек, посланный к иве тысячу и полтысячи лет назад, ушел, когда мир еще отбрасывал волчьи тени. Когда Лисы жили рядом с солнцем, в более добрых землях. Но его имя не забыто. Я знаю имена людей, которые умерли от болезни в то лето, что пришло после его ухода. Они не забыты. Мы все еще поем им. Мы не забываем. А вы? Хуанины забыли прошлое?

— Нет, не забыли, но… Я не такой человек. Его ошибка… его глупость… не моя. — Оризиан растерялся. Решение складывалось из доводов, которые он не совсем понимал. Он чувствовал бессилие. Ему пришло в голову, что Фариль знал бы, что сказать и как поступить в такой ситуации. И Иньюрен тоже. Ему стало даже жарко от неловкости. Стены хижины давили на него.