Девушка вскоре вернулась с проштампованной квитанцией, которую таможня подмахнула не глядя. Генри Блайт-Паллен выплатил смешные тридцать фунтов пошлины и вернулся в свою машину, где стал терпеливо ждать вызова в грузовой ангар. Ждать долго не пришлось. Сотрудник терминала пошел впереди машины, показывая дорогу, и через три минуты они добрались до огромных ворот с надписью «Док № 8». А вскоре Блайт-Паллен уже тащил к «ягуару» тяжелый ящик. Последняя подпись под актом сдачи-приемки — и вот он уже едет обратно.

Позже, вскрывая ящик у себя в офисе на Бонд-стрит, он испытывал сильное возбуждение, какое настигало его всякий раз, когда он получал с Востока особо ценный груз. Возбуждение было сродни сексуальному и имело все сопутствующие внешние признаки — такое же он испытывал только с женщинами, да еще в детстве, когда тайком смолил косяки на школьном дворе. С величайшей предосторожностью Генри снял с ящика крышку, памятуя о том, как в прошлый раз эта нехитрая процедура обернулась занозой под ногтем большого пальца на левой руке. Руки и сейчас подрагивали, глаза были жадно раскрыты, а с уст готов был сорваться традиционный для любого ребенка, оказавшегося под рождественской елкой, вопрос: «Ну что там?»

Аль-Наари сказал, что шлет ему «туристские безделушки». Генри его понял совершенно правильно — речь шла о товаре, который старик получил из какой-то другой страны. Что ж, это даже интригует.

Однако в следующую минуту Генри испытал разочарование и растерянность — в ящике оказались банальные музыкальные шкатулки, выполненные в виде игрушечных дворцов и домиков разного размера и формы. Тронув один из них, Генри услышал тоненькую, скрипучую и насквозь фальшивую мелодию. Во втором отделении ящика отыскались уродливые стеклянные колбочки, заполненные разноцветным песком, — на каждой красовалась этикетка: «Песок из реки Иордан».

Генри, все больше хмурясь, переводил взгляд с одного бестолкового предмета на другой. Джафар никогда прежде его не обманывал. В отличие, кстати, от самого Генри, который обманывал старого араба не раз и не два…

Выставив из ящика один за другим все домики и колбы, он увидел на дне еще кое-что: завернутую в упаковочную бумагу и целлофан отвратительного вида бижутерию: браслетики, ожерелья — все никчемное и выглядевшее так, словно предназначалось для пятилетней девочки из неблагополучной семьи. Генри сразу припомнил, где он видел нечто похожее в последний раз — в детстве он любил заглядывать в зал игровых автоматов на Блэкпулпир, и подобную мишуру можно было захватить «щупальцами» и выудить из стеклянного куба, который назывался «Сокровищница Флинта»…

Генри работал с Джафаром уже восемнадцать лет и впервые сталкивался со столь идиотской шуткой. «Игрушки, значит… — думал он, чувствуя закипающее внутри раздражение. — Безделушки… Ну что ж, а старик-то не врал… Мерзавец…»

Еще час назад Генри не сомневался в том, что термин «игрушки» был не более чем аллегорией. Теперь же он не знал, что и подумать. «Джафар, ох, Джафар… Что же ты делаешь, старый засранец…» Генри решительно притянул к себе телефон. Сейчас он наберет нужный номер и все узнает.

— Джафар! Здравствуй, уважаемый! Вот… получил от тебя посылочку. Ничего не понимаю. Удивил ты меня, Джафар, сильно удивил!

— Так тебе понравилась музыка, друг?

— Как тебе сказать, Джафар… В общем, очень даже ничего. Целый час сижу тут у себя и слушаю, не могу оторваться…

— Это мастерство швейцарских умельцев. Настоящее мастерство, друг! Да ты можешь сам проверить, заглянув под крышки. Там такие круглые цилиндрики… Приглядись к ним и увидишь, что это очень тонкая работа. И древняя! Очень древняя работа!

— Так, теперь понимаю…

Прижав трубку к уху, Генри тут же взял первую же попавшуюся под руку музыкальную шкатулку и снял с нее крышку, выполненную в виде черепичного ската с тремя крошечными печными трубами. Ага, вот и механизм… Тонкая работа, так ее… Тут без отвертки не обойтись…

— Понял, Джафар, теперь понял, — сказал он своему абоненту, находившемуся от него за тысячи километров на восток.

Схватив перочинный нож и отыскав среди лезвий самое мелкое, он стал ковырять кожух механизма. Тот долго не поддавался. Да, эти чертовы швейцарцы если уж за что-то взялись, то делают на совесть… Наконец ему удалось справиться с кожухом, а через минуту из цилиндра ему на ладонь выкатилась увесистая каменная печать.

— Ага, ну это совсем другое дело, Джафар! Совсем другое дело! Воистину достойная вещица… этот музыкальный механизм… Я бы даже сказал, прародитель всех… э-э… музыкальных механизмов…

— Я знал, что тебе понравится. А что ты скажешь о песочке?

— Вот тут, признаюсь, я теряюсь в догадках, уважаемый Джафар…

— Песок — это настоящее чудо, друг. Каждая песчинка когда-то была большим камушком, и лишь время… тысячи и тысячи лет… заставило его съежиться и принять современный вид и форму… Теперь все эти песчинки на одно лицо. Но лишь на первый взгляд. А ты приглядись-ка к ним повнимательнее!

Генри не долго думая разбил стеклянную колбу об угол стола, на пол просыпался песок, и тут же из него показалась небольшая глиняная табличка, вся испещренная клинописными значками…

— О, Джафар! У меня просто нет слов! Воистину песок реки Иордан способен вызвать священный трепет даже у такого безбожника, как я! А сколько же всего стекляшек ты мне послал?

— Двадцать, друг, ровно двадцать.

— Двадцать… О да, это хорошая партия…

— Не обойди своим вниманием браслеты. Они прекрасны, хоть это и не сразу бросается в глаза. Каждая бусинка на них расскажет тебе свою историю. Что-то напомнит о живительной влаге, что-то о бушующих ветрах, а что-то — и мне это приглянулось больше всего — о кронах величественных деревьев и падающих на землю листьях…

Генри не удержался и хлопнул себя по коленке. Старый лис вновь утер ему нос! Он превзошел самого себя. До 2003 года они с Джафаром не утруждали друг друга никакой маскировкой, но когда приспичило, старик аль-Наари сыграл настоящего Джеймса Бонда, и как сыграл! На секунду Генри даже польстило то, что он стал частью этого хитроумнейшего плана.

На следующий же день он решил встретиться со своим старым приятелем Эрнестом Фронделем из Британского музея. Много лет назад они на пару закончили обучение в артколледже в Харроу. Уже тогда Эрнест подавал большие надежды. И если им попадался на глаза этюд какого-нибудь безвестного молодого художника, то Генри наслаждался телами обнаженных натурщиц, а Эрнест, хмуря брови, отмечал редкую манеру письма. Уже тогда было ясно, кто из них уйдет в бизнес, а кто в науку.

Эрнест Фрондель всегда был рад своему старому другу и консультировал по любым вопросам бесплатно, хотя и ворчал о том, что все увеличивающаяся разница в их материальном благосостоянии несправедлива. Он трепетно изучал любые предметы старины, которые доставлял ему Генри, а потом оценивал их примерную стоимость. Пару раз он даже убедил попечителей музея приобрести что-то у Генри для фондов.