Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Рита Шенбрунн, – сказала она, возвращаясь к теме, – была своего рода крестной матерью всего района. Мало того, что она дружила с Лило Шмидт и выпивала с кастеляншей, так еще и присматривала за этой Леной. Девушка сказала, что даже заходила к ней в гости.
Карл рассмеялся, но смех его прозвучал совсем безрадостно.
– Тогда эта девица перед Ритой в долгу. Как-никак она отбивала у своей «крестной матери» клиентов.
– Чепуха! – резко возразила Хульда. – Они не были конкурентками. Лена привлекает педофилов, а Рита – грустных типов, которым хотелось выплакаться у мамы на коленках. К слову… разве мама не научила вас пользоваться салфеткой?
С этими словами Хульда наклонилась к комиссару и указала на желтое пятно от горчицы у него на брюках.
– Меня мама ничему не научила. Ей не было дела до своего сына.
Хульда удивленно подняла глаза. Наверное, это фраза должна была прозвучать непринужденно, но Хульда услышала в голосе комиссара неприкрытую горечь.
– Звучит ужасно, – осторожно произнесла она. – Но почему вчера, во время нашей встречи на мосту, вы слушали, как я рассказываю о своей матушке, и даже не упомянули, что пережили нечто подобное?
– Я бы не сказал, что пережил, – сказал комиссар, скривившись так, словно съел что-то кислое. – В этом-то мое несчастье.
– Что вы имеете в виду?
Поколебавшись, он посмотрел по сторонам, а потом наклонился к Хульде и сказал:
– Я – ублюдок, от которого отказались после рождения. Я вырос в детском приюте.
Слова комиссара прозвучали так мелодраматично, что Хульда чуть было не рассмеялась, но совладала с собой, чтобы не задеть его чувств. То, что одному человеку кажется глупым и нелепым, может накладывать глубокий отпечаток на жизнь другого. Хульда и сама не любила вспоминать о своем детстве, поэтому поспешила добавить:
– Это не порок, знаете ли. Вы в хорошей компании. – Она и сама слышала, каким слабым утешением это звучало.
– Вы говорите об этом с легкостью, но случившееся преследует меня всю жизнь! Что бы вы чувствовали, если бы знали: родная мать ненавидела вас настолько, что бросила в младенческом возрасте?
– Это ужасно. Но вы ни в чем не виноваты.
– Может, и не виноват. Тем не менее никто не должен об этом знать.
– Тогда мне вы зачем рассказали?
Комиссар уставился на стол, и стало ясно: он уже жалеет о том, что посвятил Хульду в тайну своего происхождения.
– Мне не нужна ваша жалость, – глухо отчеканил он. – В конце концов, жизнь моя сложилась удачно. Мне позволили учиться, и теперь у меня все хорошо. Мне не из-за чего страдать.
Хульда промолчала, но подумала, что комиссар подчеркивает это столь нарочито как раз потому, что чувствует обратное. Угрюмое поведение, склонность возражать – все это следствие того, что его бросили в раннем возрасте, и теперь он постоянно испытывает необходимость защищаться.
– Значит, больше никто об этом не знает? – тихо спросила Хульда.
Комиссар покачал головой.
– И я намерен сделать все, чтобы так и оставалось. Поэтому очень попрошу вас соблюдать конфиденциальность.
Разговор становился сухим, официальным. Хульда рассматривала лицо комиссара, его тонкие морщинки, бегущие от уголков рта. Минуту назад они разговаривали так душевно, что Хульда подумала… Но теперь комиссар Карл Норт вел себя так, словно видел ее впервые в жизни.
Она запахнула кардиган поплотнее и сообщила:
– Мне пора домой. День был долгим и утомительным.
– Вы не выглядите утомленной.
Хульде показалось, что в его словах прозвучали тепло, но все равно решила уйти. Этот мужчина приводил ее в смятение, а ей хотелось держать ситуацию под контролем.
Потом она кое-что вспомнила.
– Вы уже допросили Педро?
– Вас это не касается, госпожа Хульда.
Обращение «госпожа» комиссар произнес нарочито четко, растягивая его, как гуммиарабик, и Хульда почувствовала, что над ней издеваются.
Потом комиссар строго посмотрел на нее сквозь очки – как учитель с кафедры – и сказал:
– Предупреждаю вас: держись подальше от этого человека. Скорее всего, он опасен. Хватит строить из себя героя. Позвольте полиции заниматься своей работой.
– Хорошо, – ответила Хульда, чувствуя, как внутри поднимается волна раздражения. Ей надоела эта игра в кошки-мышки и еще больше надоело слушать нравоучения. – Сколько я вам должна?
– Помилуйте! Я вас пригласил, – заговорил он с легким превосходством, как если бы вышел победителем из спора.
Значит, теперь Хульда должна его поблагодарить? Она не смогла заставить себя это сделать. Просто как можно величественнее кивнула и повернулась, чтобы уйти.
Чувствуя, как пылают щеки, Хульда протолкнулась сквозь посетителей и вышла на улицу.
Услышав позади быстрые шаги, она не могла поверить, что ее тайная надежда сбылась, но потом комиссар Карл Норт схватил ее за руку, заставляя остановиться. От прикосновения Хульда вздрогнула, словно от удара электрическим током.
Она развернулась, врезалась в Карла и чуть не упала, но он поймал ее, притянул к себе и поцеловал. Хульда закрыла глаза, погружаясь в мягкую темноту, и зарылась обеими руками Карлу в волосы, чтобы он не отстранился. Она чувствовала, как он прижимает ее к себе, ощущала ребрами стук его сердца. Громкий звон заставил Хульду отпрянуть, и она увидела, как в нескольких сантиметрах от них промчался трамвай. Хульда слегка пошатнулась, как если бы выпила гораздо больше, чем одну порцию пива и одну – коньяка.
Карл выглядел так, словно его поразила молния.
– Прошу прощения, – заговорил он, поправляя очки. – Это получилось случайно.
Хульда недоверчиво уставилась на него. Неужели он пытался сделать вид, что поцеловал ее случайно?
– Ничего страшного, – сказала она резче, чем собиралась. Потом развернулась на каблуках, поспешным шагом пересекла Александерплац и снова чуть не попала под колеса дребезжащего трамвая. Сердце бешено колотилось в груди, но Хульда шла вперед, держа голову как можно выше и не оглядываясь, пока не дошла до вокзала.
Глава 20
Пятница, 9 июня 1922 года
Хульда смотрела в зеркало и с трудом узнавала себя. Ее ресницы были щедро накрашены черной тушью, губы – темно-красной помадой, а волосы она смазала специальным маслом, и теперь они красиво лежали вокруг ее узкого лица, гладкие, как перья ворона.
«Все портят эти странные глаза, которые не могут определиться, куда смотреть!» – подумала Хульда, но уже через секунду обозвала себя глупой гусыней. В конце концов, она не собиралась становиться манекенщицей, а просто хотела произвести впечатление на одного человека, который был ей даже безразличен.
Хульда долго думала, что надеть, и в итоге предпочла черному платью а-ля «чарльстон» расшитое серебряными пайетками