– Конечно, уверен. Спокойной ночи, – кивнул герцог и откланялся.

– Я провожу вас до двери, ваша светлость, – предложила Кэт.

Маркус напрягся. Где-то там, в глубине его естества, зашевелилось чувство: далеко не такое однозначное и светлое, как у Данли, но вполне предсказуемое. И боль, что он ощутил во вполне предсказуемом месте своего тела, тоже вызывалась вполне понятными причинами. Маркус с тоской смотрел на мисс Хаттинг, которая шла впереди него, покачивая бедрами.

«И сердце у меня тоже болит. Может, это и есть любовь?»

Нет, какая тут любовь? Любовь – целомудренна и чиста, воздушна и возвышенна. И потому воспета поэтами. Но ничего возвышенного ни в его мыслях, ни в желаниях не возникало. Должно быть, он страдал от особо злокачественной формы похоти.

Кэт, проводив герцога до двери, останавливаться не стала. Она двинулась по тропинке, ведущей к кладбищу, и дальше, к густым зарослям…

Интересно, что она задумала?

– Вы решили проводить меня до самого замка?

– Разумеется, нет! – бросила Кэт через плечо. – Я просто хочу поговорить с вами без свидетелей.

Она бодро свернула с тропинки к высоким кустам, до которых в последние годы у садовника, судя по всему, руки не доходили.

– Мы можем тут спокойно побеседовать, не боясь, что нас подслушают. И потом, тут нас никто не увидит, – заявила Кэт и нырнула в узкий проход между кустами.

Маркус не знал, как реагировать.

Ну и дела!

Если бы на месте мисс Хаттинг находилась мисс Ратбоун, то сомнений в ее намерениях у Маркуса не возникло бы: он бы точно знал, что на его свободу, а следовательно, и жизнь совершено покушение, и он должен срочно что-то предпринять. Но мисс Хаттинг была весьма решительным образом настроена на получение пожизненной ренты старой девы – хранительницы дома.

– Так вы идете или как? – раздраженно прошипела она. – Или собрались тут весь вечер торчать, как столб?

«А ведь умеет подобрать слова соблазна!»

Надо было стоять, где стоял, но разыгравшаяся похоть из области… сердца перебралась в голову. И Маркус лишился способности мыслить рационально.

– Иду, – ответил он и ступил под зеленую сень.

– Я здесь.

Тут едва хватало места для них двоих. Сам воздух был пронизан соблазном, напитан искушением, будто дождевой влагой, и сделался густым и тяжелым.

– Что вы хотели обсудить? – хрипло спросил Маркус.

– Тс-с! Потише. А то нас обнаружат.

– Хорошо. – Потому что если их обнаружат, то ему ничего не останется, кроме как повести ее к алтарю. И то, что при этой мысли у него не возникло желания опрометью броситься наутек, уже было плохим знаком.

– Итак, зачем вы меня затащили в эти кусты?

– Я вас не затаскивала! Вы сами пошли.

«Нет, это моя похоть согласилась на это, а не я!»

– Мне надо было переговорить с вами наедине, и я не могла сделать этого в доме. Хочу, чтобы вы поняли, почему именно я должна получить дом.

«Пруденс правду сказала? Мисс Хаттинг действительно смотрит на меня влюбленными глазами?»

– От моего понимания ничего не зависит, мисс Хаттинг. Изабелла все решила двести лет назад. И она все отдала на откуп случаю. – В этой ситуации она так же не властна над своей судьбой, как и он над своей. – Либо повезет, либо не повезет.

Маркус подвинулся чуть ближе. Мисс Хаттинг положила ладонь ему на грудь.

– Осторожнее. Вы сейчас наступите мне на ноги. – Она нахмурилась. – А я и не знала, что вы такой крупный. Вы много места занимаете.

– Да. – Маркус накрыл ее ладонь своей. Он ожидал, что мисс Хаттинг отдернет руку, отпрянет, но она этого не сделала. – Почему вы так сильно хотите получить этот дом, Кэтрин?

Маркус не собирался называть ее по имени: вышло само, но ему понравилось, как оно звучит. Как звук прокатывается по языку, ласкает его.

Приятно было бы почувствовать языком и многое другое из того, что ей принадлежит: ее губы, грудь…

Кэтрин напряженно замерла. Неужели она ударит его по лицу? Это было бы мудрым решением.

– Все зовут меня Кэт, ваша светлость. – Голос ее звучал хрипло.

Она не стала надевать шляпку, выходя из дома. Маркусу хотелось потрогать ее волосы, вытащить шпильки и любоваться тем, как рассыплются пряди по плечам. Хотелось погрузить руки в душистую массу волос, зарыться в них лицом.

– Но я буду звать вас Кэтрин. – Он погладил ее по щеке, едва касаясь, одним большим пальцем. И щека у нее была мягкой и нежной, как у ее младшего брата.

– А вы должны называть меня Маркус.

– Маркус? – с запинкой повторила Кэт. – Я никогда не могла бы вас так назвать.

Она отдает себе отчет в том, что и вторая ее ладонь лежит у него на груди? Он и эту ладонь накрыл своей.

– Вы только что это сделали.

– Нет, я… – Кэт потрясла головой, словно хотела вернуть ясность мыслям. Похоже, ее разум заволокло тем же тлетворным туманом, что давно уже хозяйничал у него в голове. – Почему вы…

– Тс-с. – Маркус приложил палец к ее губам. Они оказались еще мягче, чем щека. – Вы ведь не хотите, чтобы нас обнаружили?

«Что произойдет, если я прикоснусь губами к тому месту, которое сейчас трогаю пальцем?»

И в этот момент Маркус почувствовал такое острое, такое нестерпимое желание, что едва не лишился рассудка. Ему было больно до слез: и болело не одно лишь причинное место, болело сердце, противоречивые мысли разрывали мозг. Не надо было этого делать. Маркус знал, что не должен этого делать. Но хотел. Всего лишь попробовать. Почувствовать вкус. И все.

Если бы только он был обычным мужчиной, таким как Тео Данли. Мужчиной, который может ухаживать за хорошенькой девушкой, украдкой целоваться с ней и думать о женитьбе. Мечтать о будущем, в котором есть место и жене, и детям, и даже, наверное, внукам.

– Разве вы не видели, как мы живем? Как у нас тесно и шумно? Как трудно, не просто трудно, а невозможно побыть в одиночестве. У меня ни минуты нет для себя. – Кэт льнула к герцогу, вся во власти одного желания: убедить его в своей правоте.

Только убедила она его не в том, в чем хотела.

– А я вынужден посвящать себе больше минут, чем хотел бы, – произнес Маркус.

– Но, согласитесь, у вас совсем другая ситуация, ваша светлость.

– Маркус. Пожалуйста, Кэтрин! Маркус.

Кэт высунула розовый кончик языка и быстро облизнула губы. И это его добило.

– М… Маркус, – сказала она, и герцог поцеловал ее.

25 мая 1617 года. Маркус поцеловал меня! Он уже собирался уходить и, как раз перед тем как открыть дверь, чуть ли не против воли наклонился и приник губами к моим губам. Мой первый поцелуй! Теперь я точно знаю, что люблю его!