Когда 6-го марта образовалось Временное правительство16, казалось, что зияющая пустота, образовавшаяся после падения царского правительства, заполнена и власть существует. На самом деле образовалась не впасть, а двоевластие. Второй властью был Совет рабочих и солдатских депутатов. Эта вторая власть настойчиво и упорно, пользуясь всеми способами, стремилась стать первой и единственной властью, столкнув Временное правительство.

Происходило любопытное объединение обеих сторон. Обе стороны говорили о полноте власти. Между этими обеими сторонами, мечтающими об одном, были соглашатели-эсеры и меньшевики. Временно они взяли верх в Совете, и считалось, что кризис ликвидирован. Но он был только загнан вовнутрь и вскоре вырвался на поверхность. Это явственно обнаружилось во второй половине апреля.

18 апреля была опубликована нота министра иностранных дел Милюкова, в которой он заверял союзников в соблюдении обязательств, принятых Россией в отношении союзников:

«…заявления Временного правительства, разумеется, не могут подать ни малейшего повода думать, что совершившийся переворот повлек за собой ослабление роли России в общей союзной борьбе. Совершенно напротив, всенародное стремление довести мировую войну до решительной победы лишь усилилось благодаря сознанию общей ответственности всех и каждого . Само собой разумеется Временное правительство, ограждая права нашей родины, будет вполне соблюдать обязательства, принятые в отношении наших союзников»17.

Последовали бурные демонстрации рабочих и солдат, вышедших на улицу с лозунгами «Долой Милюкова!» и «Долой Временное правительство!»

2-го мая Милюков и Гучков подали в отставку18.

Представители Временного правительства непрерывно проводили переговоры как с Исполнительным комитетом Советов, так и с Временным комитетом Государственной Думы, стараясь найти выход из кризиса.

В этот раз я опять окунулся в политику. И как это ни странно, в роли соглашателя.

Как пишут Заславский и Канторович, Родзянко и я «выдвинули три основных пункта возможного соглашения с социалистическими партиями: 1) единый фронт с союзниками, 2) полное доверие Временному правительству в новом составе и 3) полновластие… Члены Временного правительства согласились с такой постановкой вопроса»19.

Настаивать-то мы настаивали, но не настояли. Полноты власти не получилось, а наоборот, назрел новый кризис в июне.

Стремясь выйти из этого кризиса, Временное правительство подготовило наступление на Юго-Западном фронте, в котором участвовали 11-я, 7-я и 8-я русские армии. Они прорвали оборону противника и имели некоторый успех. Но наступление скоро выдохлось и превратилось в отступление под ударами австро-германских войск. Причем было потеряно около 60 тыс. человек20.

И не могло быть иначе, если принять во внимание, что идея демократизации глубоко разъела умы бойцов.

В силу этой идеи всё совершающееся должно было быть санкционировано всеобщим голосованием.

Гораздо позже я прочел в немецких газетах описание этих «демократизированных» боев. Немецкие офицеры, которые наблюдали эти сцены в бинокли, рассказывали:

— Русские перешли в наступление. Мы встретили их огнем пулеметов, но они все же продвигались, правильно применяя прием перебежек. Они вставали, бежали вперед и ложились опять. Несомненно, это были герои, которых пулеметы не могли остановить. Однако перебежки совершались (это было ясно видно в бинокли) только после того, как лежавшие поднимали вверх руки. Мы поняли, наконец, что происходит. Несчастные голосовали перебежки. Если на данном участке большинство поднимало руки, они вскакивали и бежали вперед. Каждый офицер понимал, что так долго продолжаться не может. Наступление под пулеметами может совершиться только в порядке некоего порыва, а не холодным подсчетом голосов. Поэтому голосование скоро прекратилось и русские герои снова побежали, но уже в обратном направлении, устилая поле трупами.

* * *

Эти маленькие картины иллюстрируют грандиозную неудачу. Конечно, июньское наступление не могло разрешить правительственный кризис.

В июле кризис возобновился в другой форме. Опять было наступление, но на этот раз наступали части Петербургского гарнизона, расположенные на правой стороне Невы, где была цитадель большевиков.

* * *

Я видел это наступление. Они шли по Литейному мосту, четыре в ряд, с винтовками в руках. Шли матросы и не матросы, солдаты и даже люди в штатском, очевидно, рабочие. Шли решительно, но спокойно. Колонна эта протянулась далеко через мост и за мост.

Я стоял у моста и наблюдал их. Затем я не помню, что случилось. Я отошел от моста и видел, как по Литейному проспекту мчались всадники, а затем и кони без всадников. Трещали ружейные выстрелы, и затем все смолкло.

Очевидно, заречное наступление не удалось. 9-й, как мне кажется, драгунский полк в конном строю смял пехоту21.

* * *

После июльских дней я понял, что мне в Петербурге делать нечего, а в Киеве мое присутствие могло быть полезнее.

Передовые, посылаемые мною по телеграфу, делали свое дело, и читатели «Киевлянина» твердо встали на дорогу борьбы с революцией.

Припоминаю, что в это время киевская молодежь решила устроить демонстрацию верности союзникам, а также трехцветному русскому национальному флагу в противоположность красному флагу. Французский национальный флаг тоже трехцветный, тех же цветов, но расположенных в другом порядке. Вот с этими трехцветными французскими флагами и флажками и вышли на улицу юные киевские политики.

В общем, демонстрация вышла внушительной, потому что в Киеве было около двадцати средних учебных заведений. Главным образом это были гимназии, как казенные, так и частные, реальные училища, коммерческие училища и кадетский корпус. Считая, что в каждом училище было по семь-восемь классов, она имела внушительный вид. Никаких плакатов не было. Многолюдные толпы киевлян приветствовали эту демонстрацию. Хмуро смотрели солдаты, отставные, запасные, в общем, все то, что дезертировало с фронта. Однако не трогали молодежь. Драка вышла только с кадетами, потому что они подняли над собой желто-черные флажки, т. е. романовские. Но тут вмешалась полиция и заступилась за кадетов.

Одним словом, манифестация прошла мирно и весьма удачно. Конечно, вся эта молодежь так или иначе тянулась к «Киевлянину»22. Моя сестра, которая вместе с моей первой женой Екатериной Григорьевной вела «Киевлянин» в эти бурные дни, настойчиво звала меня вернуться в Киев и шутливо мне писала: «Явись народу!»

* * *

Итак, надо было ехать, но это не так легко можно было осуществить.

Ехать так ехать. Это значило уехать совсем и навсегда.

Я жил в меблированной квартире, поэтому не мебель меня затрудняла. Но у меня накопилось достаточно бумаг — стенографические отчеты Государственной Думы и другие документы.