Такая формулировка говорит о двух вещах сразу. Во-первых, Осе считала, что Тулла не подходит Мунку (не исключено, что и бессознательно ревновала его к ней). Во-вторых, она поддерживала добрые отношения с обоими, передавала послания, разговаривала с Туллой о Мунке, но склонялась к его точке зрения – это с Туллой, не с ним, что-то не в порядке.

Год назад Хельге Роде[53] прислал Мунку свою новую пьесу «В вихре танца». Эта пьеса вдохновила их общего друга Фредерика Делиуса сочинить музыкальную композицию, а Мунк сделал набросок, где на фоне людской толпы изображалась танцующая пара. Теперь Делиус собирался в Норвегию, он написал об этом Мунку и предложил отправиться вместе в поход по горам. Мунк ответил, что нездоров, да к тому же он должен работать. Встреча тем не менее состоялась: Делиус навестил Мунка в Осгорстранне. Вполне вероятно, что там же в те дни находился и Роде и что они втроем обсуждали планы совместного творческого проекта. Правда, планы эти так и остались нереализованными – если не считать картины «Танец жизни», созданной Мунком по прошлогоднему эскизу.

По сюжету картина отчасти напоминает «Три возраста женщины». Фон – берег моря, на первом плане – три женские и одна мужская фигуры, женщина слева – в белом, стоящая справа – в черном. Стоящая в центре женщина одета в длинное красное платье свободного покроя, которое тянется за ней подобно шлейфу. Если бы не цвет, можно было бы принять его за подвенечное платье.

Она танцует с мужчиной, в котором художник запечатлел собственные стилизованные черты. Тела танцующих сливаются в одно целое, они обведены общим контуром. Лица едва намечены, но на них безошибочно читается выражение искренней симпатии. Танцующие закрыли глаза, занятые исключительно друг другом.

Вокруг пары группируются все остальные фигуры композиции. Ближе к морю и лунной дорожке танцует еще несколько пар. Но это уже совсем другой танец – более веселый, фривольный. В одной из пар мужчина настойчиво прижимается к женщине, пытаясь сорвать поцелуй. Она уклоняется, предоставляя тем самым зрителю возможность увидеть его лицо – круглое, полное, с «мясистыми губами сластолюбца». Да, сходство с чертами Гуннара Хейберга, хотя и сильно стилизованными, очевидно.

Женщины, стоящие справа и слева от пары в центре, самозабвенно наблюдают за танцем. Та, что в белом, с легкой улыбкой вытянула руки, как бы становясь в танцевальную позу, – она готова перехватить танцующего мужчину и занять место его партнерши. Одетая в черное сцепила руки перед собой, в ее глазах – тоска.

На самом деле это два изображения одной и той же женщины – высокой, стройной и рыжеволосой. Это Тулла Ларсен. Они – каждый по-своему – в деталях напоминают ее портрет, написанный Мунком в начале их отношений. Но если Тулла и поняла смысл картины, то явно не приняла близко к сердцу.

Женщину, с которой танцует «Мунк», принято отождествлять с Милли Таулов. Она, скорее всего, олицетворяет то, чему мужчина посвятил жизнь, с чем он навсегда сросся всем своим существом и ни за что не может расстаться. Милли воплощает на картине искусство. Искусство отгородило его от неугомонной легкомысленной жизни, что бьет ключом вокруг.

Женщина в белом, стоящая слева, – это «молодая» Тулла, которая все еще надеется с помощью своей всепоглощающей любви выманить его наружу и заставить присоединиться к танцующим. Женщина в черном, постарше, – Тулла, признавшая свое поражение. Она никогда не станет партнершей Мунка, никогда не сможет заменить ему мечту, вдохновение, могущество искусства.

Эту картину можно назвать одним из самых наглядных примеров способности Мунка извлекать выводы общечеловеческого характера из самых, казалось бы, интимных личных переживаний. Он с легкостью использует в качестве материала образы самых близких людей – сестер, отца, Милли, Туллы. Он балансирует на опасной грани, едва не выставляя на всеобщее обозрение подробности частной жизни. Однако именно благодаря глубоко личному отношению к изображаемому – и к изображаемым – в его картинах ощущается сила и эмоциональный накал. Он это отлично понимал: «Я же говорил, что мои картины требуют личного переживания – внутреннего стимула». Природа, предметы и люди под упрощающей и стилизующей рукой Мунка превращаются в символы, «знаки» его собственного художественного алфавита, оставаясь глубоко личными и в то же время вполне читаемыми.

Тулла выдержала несколько душераздирающих встреч с любимым, но в конце концов все же сбежала из Кристиании в Лиллехаммер, а оттуда и в Фоберг. «Теперь между нами такое расстояние, что ты наконец сможешь от меня отдохнуть, – как ты давно хотел». 10 августа она, в полном одиночестве, отметила свое тридцатилетие. В мечтах она представляла себе, как он неожиданно появляется в дверях, решив сделать ей сюрприз на день рождения – «ведь отсюда до Кристиании всего пять часов на поезде». Конечно, ему это и в голову не пришло. Он даже не написал. «Я ужасно расстроилась, что ты не прислал мне ни словечка привета – в конце концов, сегодня у меня день рождения, – но ты, наверное, забыл». Так что ей пришлось довольствоваться письмами из Фьезоле, которые она все время носила с собой и перечитывала каждый день. Это чтение отнюдь не способствовало созданию праздничного настроения: «Я не чувствую, что у меня сегодня день рождения – обычно в этот день принято радоваться». Для полного счастья это еще и годовщина со дня их первой встречи.

Но на следующий день после дня рождения Тулла получает от Мунка письмо, куда он вложил и несколько специально сделанных для нее рисунков. Тулла приходит в экстаз: «Спасибо – огромное спасибо тебе за письмо, которое я только что получила, и спасибо за забавные рисунки – я не могу описать, как я дико счастлива получить от тебя весточку».

И как обычно, Тулла не может сдержаться, чтобы не отправить ему лавину приглашений приехать в гости. «Знаешь, я ни о чем другом больше и думать не могу, и я уверена, что это и тебе пойдет на пользу». Хутор в Фоберге, где она снимает комнату, находится высоко в горах. Это очень живописное место, и никого вокруг, кроме хозяев.

Тулла Ларсен и сама обладала некоторыми способностями к рисованию. Именно этим она занималась в Фоберге. Складывается впечатление, что Мунк поощрял это ее увлечение. Она шлет ему свои рисунки, а он старается заинтересовать ее графикой. Остается только удивляться исключительной наивности, которая побуждает ее энергично пытаться приблизиться к нему и с этой, самой важной для него, как ей известно, стороны. Ей как-то даже в голову не приходит, что Мунк, с его взыскательным вкусом, вряд ли мог потерпеть рядом с собой посредственную художницу в качестве жены.

Пару недель спустя ей наконец удается провести с Мунком несколько дней. Потом она пишет: «Как ты себя чувствуешь после всех этих дней и мучений со мной». После этой короткой встречи в ее письмах начинает звучать отчаяние. Она пишет практически ежедневно, иногда по нескольку раз на дню:

Я хочу сказать только одно: я так больше не могу – есть же предел силам человеческим… Почему ты, единственный, кто может помочь мне, не можешь помочь мне – почему ты, кто все отлично понимает, не хочешь понять, что я бесконечно страдаю от того, что так безгранично тебя люблю, и я не могу вынести, что ты вечно отсылаешь меня прочь, не хочешь быть со мной…