Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что с вами случилось?
— Это не телефонный разговор. Я остановился на Сорок второй, в отеле «Коммодор». Если вам нужно подтверждение — созвонитесь с отельной администрацией. Повторяю — моя фамилия Теплов. Как мне доехать до вас?
— А что произошло? — в голосе дежурного Прохоренко проскользнула уже государственная тревога. — Сначала объясните мне…
— Я же вам сказал — это не телефонный разговор. И потом, я обязан знать ваши полномочия.
Возникла томительная пауза.
Дежурный Прохоренко, сотворивший на Родине, в своем МИДовском окружении, столько мелких мерзостей и крупных предательств, лишь бы только попасть сюда хотя бы на несколько лет, не имел права на ошибку.
— Ну, хорошо… — решился Прохоренко. — На Сорок второй сядете на автобус, он останавливается рядом с вашим отелем, доедете до Централ-парка и там переся…
— Стоп! — резко прервал его Кирилл. — Мне проще взять такси.
Последняя фраза Теплова убедила дежурного по Советской миссии, что он поступил более чем правильно. Обычные, простые советские русские, случайно попавшие в Нью-Йорк, такси не пользуются.
Джинсы — настоящий «Леви Страус», которые в Москве у фарцманов стоят в лучшем случае двести рублей, а это, даже по курсу валютных проституток из «Националя» — по два рубля за доллар, уже сотня «зеленых»! Здесь же эти джинсы — шесть с половиной долларов! А такси от Сорок второй до Миссии — восемь! Ни хрена себе?..
— Захватите паспорт! — успел крикнуть он. — Это Шестьдесят седьмая…
— Да знаю я ваш адрес! — раздраженно сказал Кирилл и положил трубку.
Какое счастье, что этой клоунады не слышит и не видит Зойка! Казалось бы, остроумненький, а по существу — гнусно унизительный спектаклик ради экономии несколько долларов для покупки обычной водки! Прости, Зоя…
Через двадцать минут Кирилл стоял перед наглухо запертыми ажурными воротами с медной скрижалью, где на двух языках было черными буквами вытравлено — что находится за этими воротами в глубине чахлого полукруглого садика. Именно вон в том невысоком здании с несколькими ступеньками парадного входа по центру фасада.
В одной руке Кирилл Петрович держал объемистый портфель своего соавтора по фильму «Уссурийцы», а в другой приподнятой — раскрытый советский заграничный паспорт.
Две камеры, склонив свои любопытные головки, разглядывали его и его паспорт, а две другие, приподнятые и развернутые в разные стороны, насквозь просматривали всю Шестьдесят седьмую улицу…
«Если эти камеры могли бы еще и стрелять, по мне наверняка уже полоснули бы очередью…» — невесело подумал Теплов.
— Фамилия? — по-русски, неожиданно спросили ажурные ворота.
— Теплов.
— Заходите.
Отвратительно заскрежетали открывающиеся ажурные ворота. Проходя на небольшую территорию Советского Союза в середине Нью-Йорка, Теплов негромко и раздраженно пробормотал:
— Хоть бы петли смазали…
— За все деньги надо платить, — неожиданно пожаловались ему ворота и с хриплым лязгом закрылись за его спиной.
Внутри, у дверей, его уже ожидал невысокий человечек с недобро настороженными глазами, в черном костюме, несвежей нейлоновой рубашке и тоненьком черном галстуке.
За его спиной был длинный, подковой изогнутый стол, на котором стояли мониторы всех камер слежения — и уличных, и внутренних.
— Теплов, — представился Кирилл Петрович.
— Паспорт! — наверное, это и был Прохоренко.
Он пролистал все паспортные странички, несколько раз сверил фотографию со стоявшим перед ним Кириллом и наконец, возвращая паспорт его законному владельцу, все равно очень недружелюбно спросил:
— Так что произошло, гражданин Теплов, о чем нельзя было сказать по телефону?
И тут Кирилл Петрович Теплов стал сам себе настолько отвратителен, что даже этот Прохоренко показался ему вполне пристойным человеком.
«Не стреляйте в пианиста, он лучше не умеет!..»
— Слушай, Прохоренко! Или, как там тебя… Где у вас водки можно купить? По нормальной цене, — плюнув на все, впрямую спросил Теплов.
— Тьфу ты, ебть! Ну, чего ты, бля, не мог сразу сказать?! — облегченно и даже слегка обиженно сплюнул Прохоренко.
И действительно, сразу стал похожим на приличного, «своего» и все понимающего человека.
— Беги быстрей на второй этаж в буфет, если Лидка еще не закрылась… Двигай, двигай! А то бабки подобьет и опечатает лавку! Суббота же!
Теплов молнией взлетел на второй этаж. Дверь в буфет была распахнута настежь. За буфетной стойкой моложавая женщина, с модными очочками на кончике носа и хитроватыми припухшими глазками, перетирала посуду.
— Лидочка, привет!
— Привет! Чего так поздно?
— Дела, дела, дела… Лидочка, солнце мое, два по сто пятьдесят коньячку и плиточку шоколада, — с давно забытым, охмурительно-холостяцким воркованием в голосе прокурлыкал Кирилл Петрович.
— А где второй?
— Вторая, — поправил ее Теплов. — Это ты — радость моя…
— Ну ты даешь! — восхищенно сказала Лида и налила коньяк в стаканы. — И откуда ты такой взялся?! Новенький, что ли?
— Старенький, только из другой епархии. Ну, будь!
Они чокнулись и оба залпом выпили коньяк. Закусили шоколадом.
— Пообедаешь? — спросила Лида.
— А что у тебя есть?
— Борщ. Шницель венский…
Теплов вспомнил про голодного и трезвого Серегу Воронина, одиноко сидящего в гостиничном номере, и сказал:
— Жаль, но некогда. У тебя «Столичная» почем?
— Как и повсюду — девяносто семь центов пузырек.
— Повсюду — девять с половиной долларов.
— А ты туда не суйся. Приходи ко мне. Сколько тебе?
Теплов поставил на стойку буфета свой портфель, сказал:
— Давай, Лидуня, отгрузи мне штучек десять…
Лида критически осмотрела Серегин портфель:
— Ручка оторвется. Не выдержит твоя торба. Я под четыре пузыря пакет дам пластиковый, а шесть — в портфель. Еще чего надо? Колбаски там, или…
— Нет. Спасибо, Лидочка. Посчитай мне все — шоколад, коньячок, поддачу… Сколько я тебе обязан?
— Ладно, — ухмыльнулась Лида. — Клади пятнашку и забегай, если что… Уж больно ты мужик красивый! Если не торопишься — можем ко мне поехать, музычку послушаем. Мой как раз в Москву на неделю укатил…
— Я сегодня в Сан-Франциско улетаю. Спасибо. Лидочка.
— Заглядывай. Будь здоров.
Спустился вниз с пакетом и тяжелым, не закрывающимся портфелем, из которого торчали горлышки «Столичной».