— Что теперь с ней будет? Как ей одной справиться с хозяйством? — вздыхал Хенрик. И они поняли, что он имеет в виду Мону. — Я обещал, что займусь ее коровами, пока вы здесь ведете расследование. Но потом… Не уверен, что сыновья будут помогать ей по хозяйству. — Хенрик жестом пригласил гостей к столу.

— Насколько нам известно, вы с Вильхельмом входите в одно и то же отделение Сил самообороны, но в этот раз вы на соревнования не поехали, — сказал Арвидсон.

— Нет, не поехал, мы ведь ремонтируем дорогу в Тофте, дело не ждет. Надо рыть дренажные канавы. Вы же сами видели! Работы полно. Работаем, как говорится, не покладая рук. Конечно, можно было нанять рабочих, но вы же знаете, что это такое. С ума сойдешь, пока все бумажки заполнишь. И времени уйдет столько, что смысла нет связываться.

— Когда вы видели Вильхельма в последний раз? — спросил Эк и потянулся за ножом для масла.

— Я знал, что вы об этом спросите, поэтому постарался вспомнить. Дело было вечером, накануне его поездки. Мы встретились на берегу. Он садился в лодку, а я как раз причаливал. Он ужасно кашлял и сплевывал на землю. Мне кажется, он кашлял кровью. На мостках были следы крови. Мы не разговаривали друг с другом. Мы вообще редко с ним разговариваем, только по необходимости.

— Почему?

— Я как-то запер его в сортире, он был пьяный, злой и собирался побить жену. Лет десять назад, но он не забыл. Больше всего его поразило то, что Мона его не хватилась и не бросилась искать. Он плакал, как дитя, он, мол, ей больше не нужен. Попробуйте пивка. Я сам варил. По-моему, не так уж и плохо. — Гордая улыбка озарила лицо экскаваторщика. — Да, — продолжил он, когда Эк глотнул и сморщился, — он так расстроился оттого, что она его не искала, что, когда я его выпустил, пошел на луг и нарвал ей цветов. Все бы ничего, да я его застал за этим делом. Он рвал цветы и пел. Увидев меня, бросил цветы в канаву и стал топтать. Смутился, что я его увидел. С тех пор он со мной не разговаривает. — Хенрик громко рассмеялся и снова наполнил стакан Арвидсона. Его лицо и лысина лоснились от масла и жары. Он поставил сковородку с грибами на кипу газет.

— Вы слышали, как Вильхельм утром выехал?

— Нет, я с утра ушел на овечий выгон, чинить изгородь. — Хенрик закатал рукав и показал длинную царапину на предплечье. Кожа вокруг покраснела и припухла. — Поцарапался о ржавую колючую проволоку, ее пора менять. Когда я пришел домой, у Ансельма светилось окно, как обычно.

— Во сколько это было?

— Наверно, в семь. Мона, видимо, уже ехала на работу. На автобусной остановке ее не было. Да, ночью… Не знаю, в каком часу, но среди ночи я слышал, Ансельм выл, как сирена. Он орет хуже, чем новый петух, когда ему снятся кошмары о войне.

— Вы не знаете, взял Вильхельм с собой оружие на соревнования? — спросил Эк.

— Наверно, взял свою винтовку.

— Не знаете, где он хранит дома оружие?

— Понятия не имею. Я никогда не бывал у него дома.

— Никогда не бывали дома у своего ближайшего соседа? — Арвидсон отставил стакан и посмотрел на хозяина с удивлением.

— Никогда. У них никто никогда не бывал, кроме старшей медсестры Свеи! Но она уже умерла. Сегодня утром об этом было сообщение в газете. Вот это была женщина! Я пару раз приглашал Якобсонов, но они меня ни разу не позвали к себе.

Хенрик нарезал остатки хлеба большим охотничьим ножом и положил каждому по толстому ломтю.

— Но на соревнованиях мы вполне ладили. Последние учения проходили на острове Форё. Мы стали заходить с флангов, чтобы окружить противника в районе Лиммуртрэск, там красивый лиственный лес и много птиц. Черт, как мы крались! Тихо, как тени. Команда Вильхельма двигалась с востока, а моя — с запада. Мы знали, что они прячутся в роще. Еще издали мы услышали, как они обсуждают свои планы, шепчутся, строят козни. Мы слушали из засады до тех пор, пока я не увидел Вильхельма, тогда мы перешли в наступление. Мы бесшумно окружили врага и стали смотреть, чем они занимаются. Тут Вильхельм выстрелил в воздух, и они выскочили из своего любовного убежища в чем мать родила! Училка из Висбю и один известный муниципальный деятель, оба гуляли от законных половин. Если удалось застукать такую вот любовную парочку, то ты — настоящий боец, ха-ха-ха! — Хенрик поднял бочонок и долил пива Эку, который, как видно, уже вошел во вкус.

— К нам в полицию иногда приходят заявления о брошенных автомобилях, стоящих в безлюдных местах. Если мы приближаемся и видим, что стекло затуманено, то нам хватает деликатности постоять и подождать. Кто знает, каких трудов им это стоило? — сказал Эк совершенно серьезно.

— Да, быть вдвоем — это нелегко, — сказал Хенрик и положил себе грибов на третий бутерброд.

— Вы никогда не были женаты? — спросил Арвидсон, хотя уже и так знал из данных переписи населении, что Хенрик женат не был.

— Нет, но однажды имел такое желание. Но оно прошло. А вы?

Арвидсон поперхнулся пивом. Он не ожидал встречного вопроса.

Эк громко засмеялся:

— Вы вечный жених, Хенрик Дюне.

— Чего мне не хватает, так это детей. Сына. Когда Монины мальчики были маленькие, они часто ко мне приходили. В основном Улоф. Я для каждого из них посадил по фруктовому деревцу с южной стороны дома, для Арне — грушу, для Улофа — сливу, а яблоню для Кристоффера. Вы их видели, когда шли к дому со стороны кухни. Вильхельму это не нравилось, однажды по пьянке он пытался сломать яблоню, когда Кристоффер пришел домой с яблоками. С тех пор яблоня никак не оправится. Еще вопрос, переживет ли она зиму. Листья на ней уже стали желтеть. Иногда Улоф заходит ко мне, когда бывает у матери. Но не так часто. Они с Вильхельмом последние годы не ладят. Когда Улоф был маленьким, Вильхельм вообще им не занимался и не отвечал на его вопросы. Другое дело Кристоффер, этого Вильхельм таскал повсюду с собой, чтобы сделать из него настоящего мужчину. Он ведь старший, ему, дескать, предстоит усадьбой заниматься, так Вильхельм решил, а он был упертый мужик. Иногда дело заходило слишком далеко. Но он и сам работяга был, Вильхельм, что да, то да. О мертвых плохо не говорят. И умел держать слово. Если что пообещает, то честно выполнит. А вот чувства юмора ему не хватало.

Хенрик снова наполнил стаканы и убрал сковородку со стола, чтобы было куда поставить локти.

— В последнее время Улоф загрустил. Раньше, когда они гуляли с Биргиттой, он был повеселее. Тогда он часто приезжал домой. Биргитта умела ладить с Вильхельмом как никто. Она даже могла заставить его смеяться. Я слышал как-то их разговор, когда они сидели в сиреневой беседке. Она хвалила Вильхельма за его знания и умения. Мне кажется, она восхищалась им совершенно искренне. Она советовалась с ним буквально обо всем, и он отвечал: и про женскую одежду, и про музыку на дискотеке, и про телезвезд. Я ушам своим не верил. Как не удивляться? Похоже, он в нее даже слегка втюрился. Если Мона и ревновала, то виду не показывала. С Моной вообще не разберешь, что она там думает, но это со всеми бабами так. По-моему, Биргитта в конце концов бросила Улофа за его мрачные мысли. Он водил машину «скорой помощи», Улоф-то, и насмотрелся, видно, такого, что не всякий может вынести. Примерно как его дед Ансельм. Парень чувствительнее, чем можно подумать.