была добродетельной, разве они осмеливались бы устроить нечто подобное! Нет у тебя никаких способностей, голова пустая, как тыква, язык не поворачивается, чтобы вовремя сказать нужное слово. Ты ничтожество, добродетель у тебя только кажущаяся!

Фын-цзе с отвращением несколько раз плюнула.

– Зачем ты так говоришь? – заплакала госпожа Ю. – Если не веришь мне, можешь спросить у слуг – разве я не отговаривала своего мужа от такого дела? Но мне приходится его слушаться! Что я могла поделать?! Я не обижаюсь, сестрица, что ты рассердилась, – мне только и остается слушать твои упреки!

Наложницы, девочки и женщины-служанки пали перед Фын-цзе на колени и, подобострастно улыбаясь, взмолились:

– Вторая госпожа, вы самая мудрая! Наша госпожа допустила ошибку, но вы простите ее, вы уже достаточно унизили ее в нашем присутствии. Разве вы с ней не дружили? Умоляем вас, пощадите хоть немного ее самолюбие!

Они хотели поднести Фын-цзе чай, но та отшвырнула чашку, вытерла слезы и, поправив волосы, крикнула Цзя Жуну:

– Позови сюда своего отца, я хочу поговорить с ним открыто! Я хочу знать, откуда он взял такое правило, которое разрешало бы племяннику жениться через пять недель после смерти дяди, когда еще не кончился траур! Может быть, я тоже от него чему-нибудь научусь, а потом буду учить вас!

Цзя Жун опустился на колени и, отвесив ей низкий поклон, пробормотал:

– Это дело, собственно, не имеет никакого отношения к отцу. Просто я однажды объелся какой-то дряни и начал подстрекать своего дядю. Моему отцу об этом ничего не известно! Если вы решили устроить скандал, тетушка, я готов умереть – можете наказать меня, я вам повинуюсь! Только умоляю вас, уладьте дело с судом! В таких больших делах я несведущ. Ну что вы за человек? Неужели вы не знаете пословицы: «Если у тебя сломана рука, прячь ее в рукав»? Моя же глупость подвела меня, я, как слепой котенок, совершил такой поступок. Теперь мне ничего не остается, как просить вас замять это дело! Я уверен, что, если бы у вас был такой непочтительный сын, как я, и если б он совершил проступок и навлек на себя беду, вы не перестали бы любить его!

Цзя Жун снова начал без счета отбивать поклоны.

Покорность Цзя Жуна смягчила Фын-цзе, но присутствие слуг не позволяло ей изменить свой тон. Она сделала ему знак встать с колен и, вытирая слезы, сказала госпоже Ю:

– Не сердись на меня, сестра! Я неопытна, и когда мне стало известно, что кто-то подал на нас в суд, я обезумела от страха и потеряла голову. Цзя Жун напомнил мне, что, если сломана рука, надо прятать ее в рукав! Так что ты не должна сердиться на меня за то, что я сейчас сказала. Придется тебе замолвить словечко перед старшим братом, чтобы он постарался уладить дело.

– Не беспокойтесь! – в один голос воскликнули госпожа Ю и Цзя Жун. – Мы ни за что не впутаем в это дело Цзя Ляня. Вы говорили, что израсходовали пятьсот лян серебра на взятки – мы эти деньги сами соберем и пришлем вам, чтобы возместить убыток. Разве мы позволим вам залезать в долги? Ведь за это мы бы заслуживали смерти! Но только просим вас сделать так, чтобы госпожа и старая госпожа не сердились и ничего не знали о нашем разговоре.

– Вы взвалили все неприятности на меня, а теперь еще просите вас выгородить! – возмутилась Фын-цзе. – Я не так глупа! За кого меня принимает брат Цзя Чжэнь? Неужели ты больше меня боишься, что Цзя Лянь останется без прямых наследников?! Твоя младшая сестра стала для меня родной! Как только я услышала, что муж взял ее в наложницы, я распорядилась приготовить для нее отдельный дом и с радостью привезла ее к себе. Служанки мне говорили: «Вы слишком торопливы, госпожа! Вы бы сначала доложили обо всем старой госпоже и госпоже, послушали бы, что они скажут, а после этого можно было бы и распорядиться!» Мне захотелось побить их, когда я это услышала, но я сдержалась. Однако потом откуда-то появился этот Чжан Хуа и подал жалобу в суд. Когда мне стало об этом известно, я две ночи не могла сомкнуть глаз, но и говорить никому не осмеливалась и только все время поражалась, как этот Чжан Хуа осмеливается тягаться с нами. Потом я стала наводить справки, и выяснилось, что это бездомный нищий. Слуги мне говорили: «Вторая госпожа Эр-цзе когда-то была просватана за него. Сейчас Чжан Хуа оказался в такой нужде, что ему все равно придется умирать – не от холода, так от голода. Он уцепился за возможность заработать и не откажется от своего требования, если ему будет грозить даже смерть; такая смерть кажется ему почетнее, чем смерть от голода и холода. Ну как же после этого обижаться, что он подал в суд? Нужно признать, что второй господин Цзя Лянь поступил слишком опрометчиво. Он виноват вдвойне, он нарушил государственный траур и пренебрег семейным трауром. Кроме того, он взял себе тайком вторую жену и покинул законную супругу. Таким образом, за ним еще две провинности. Знаете пословицу: «Кто не боится быть четвертованным, может и самого государя стащить с коня». Что же говорить о человеке, от нужды впавшем в безумие? Ведь этот Чжан Хуа знает, что правда на его стороне. Разве его может что-нибудь остановить?.. Вот ты, сестра, обычно сравниваешь меня с Хань Синем и Чжан Ляном! Но поверь мне, когда я все это услышала, я едва не лишилась чувств! Цзя Ляня дома нет, посоветоваться не с кем, и мне пришлось дать деньги! Я даже не представляла себе, что, несмотря на то, что я дам денег, тот человек будет упорствовать, клеветать и точить на нас нож. А я не больше чем гнойничок на хвосте у крысы – сколько из меня можно вытянуть?! Вот почему я рассердилась, сестра, и побежала искать тебя!

Не дожидаясь, пока она окончит, госпожа Ю и Цзя Жун принялись успокаивать ее:

– Не волнуйтесь, все уладится!

– Чжан Хуа подал в суд только потому, что его к этому принудила бедность, – добавил Цзя Жун, – ему жизнь недорога. Но мы можем дать ему немного серебра, пусть он только признается, что обвинил нас ложно. Потом постараемся его выручить, и когда он выйдет из тюрьмы, еще раз хорошо заплатим ему.

– Спасибо за совет! – прищелкнула языком Фын-цзе. – Теперь понятно, почему ты решился на подобные дела, – ты только видишь начало, но не видишь