– Да что я тут в первый раз? – отверг карту импресарио, – вот что, братец, принеси-ка ты нам для начала, – он посмотрел на свою спутницу, – бутылочку мадеры, зельтерской водицы испить, да ассорти из сыров и колбас, соленья и маринады, словом, что уже готово, чтобы сразу и минуты лишней не ждать. Усвоил?

– Винегрет очень рекомендую, холодная осетрина. Прямо сейчас и принесу.

– Хорошее дело. А пока мы это кушаем, подсуетись, чтобы заливное из дичи, заливное из рыбы, грибы, помнишь, вчера брал в горшочке, да вот еще хороша ли телятина? Хороша? – тогда и ее. Но только чур, вино вперед, видишь, госпожа озябла. Ах, да, перловый суп для дамы, консоме жюльен… и. – он задумался.

– Мороженое сливочное на десерт не желаете? – услужливо изогнулся половой.

– Какое мороженое?! Бутылочку Аи, что ли, еще принеси. И будет пока. Понадобишься, позовем. Ну, ступай, братец, и впредь веди себя хорошо.

Проводив глазами официанта, он снова придвинул к глазам лист и продолжил начатый перевод:

– Как же вмиг?! У нас говорят, обещанного три года ждут, так это про них. Целый час, небось, будут дичь над огнем вертеть. Обленились совсем. Но да мы начнем с винца да закусок и как-нибудь время-то и скоротаем.

12 января Дункан танцует в зале Дворянского собрания. Для выступления выбрана музыка Шопена, все те же сделавшиеся привычными атрибутами «Той самой Дункан» знаменитые голубые занавеси, туника из просвечивающего газа. Уже после первого танца публика разразилась аплодисментами, танцовщица как нельзя лучше пришлась русскому высшему обществу. Теперь пришел черед завоевать сердца художественной элиты. В России властвовал балет, а Дункан боялась встречи с балетными актерами. Обычно эта публика относилась к Айседоре свысока, не считая ее достойной. Ноги танцовщицы еще помнили рассыпанные перед ее выходом на сцене гвозди. В России Дункан стала свидетелем еще одного чуда – артисты балета сами стремились подружиться с приезжей знаменитостью. На следующий день после выступления в Дворянском собрании к ней в гостиницу пожаловала сама Кшесинская58! Матильда Феликсовна заглянула к Айседоре, приветствуя ее от имени русского балета и от себя лично, и тут же пригласила на вечерний парадный спектакль в Мариинский театр. Это был не просто входной билет, за Айседорой прислали устланную мехами карету, закутавшись в которые, она не замерзла, хотя и была легкомысленно одета в свой белый хитон и сандалии. В театре ее встретили и проводили в ложу первого яруса, в которую заранее принесли цветы и конфеты.

Несмотря на то что Айседора ненавидела балет, искусство Матильды Кшесинской не могло не взволновать ее чувствительную душу: «…трудно было не аплодировать сказочной легкости Кшесинской, порхавшей по сцене и более похожей на дивную птицу или бабочку, чем на человека».

После спектакля во дворце у Кшесинской собиралось избранное общество, куда была приглашена и Айседора. Изысканные декольтированные платья, жемчуга и брильянты, ослепительно красивые женщины, одетые по последней парижской моде щеголи, все они смотрели на Дункан с нескрываемым дружелюбием и доброжелательностью. Во всяком случае, она не заметила никакой надменности. Провожать гостью до кареты взялся сам великий князь Михаил59, которому Айседора успела поведать о своем желании открыть школу для детей. Для детей простого народа, впервые делает она добавку к своей программе.

«Для народа – элитные танцы?» – Михаил пожимает плечами.

Следующей познакомиться и поговорить о танцах является Анна Павлова60! Опять очаровательное знакомство, непринужденный разговор и новое приглашение, на этот раз на балет «Жизель»: «Несмотря на то что эти танцы противоречили всякому артистическому и человеческому чувству, я снова не могла удержаться от аплодисментов при виде восхитительной Павловой, воздушно скользившей по сцене». Айседору снова отвозят в театр, снова для нее убрана цветами ложа, где она лакомится сластями. После спектакля Павлова приглашает Дункан посетить ее дом. На этот раз Айседора оказывается в обществе известных художников, танцовщиков, музыкантов. За богато убранным столом ее сажают между художниками Леоном Николаевичем Бакстом61 и Александром Николаевичем Бенуа62. Снова, как и в былые времена, она окружена людьми искусства, ее любят, не понимают, превозносят до небес, изучают, точно какое-то редкое насекомое, называют богиней танца или ангелом разврата. В общем, пока все, как и должно быть. Россия поражает Айседору своими необъяснимыми контрастами: непривычный холод – но русские веселятся, кутаются в дорогие меха, катаются на санях, она учится пить водку, заедая ее икрой, которую щедро размазывают на теплом пироге с капустой или хотя бы на сдобной булочке с желтоватым сливочным маслом. Здесь принято много есть, со вкусом жить. Она принимает приглашения на балы и выступления, заводит новые интереснейшие знакомства, учится прожигать жизнь.

О пребывании нашей героини в России рассказывает она сама в своей книге, сумбурно, бессистемно, захлебываясь словами и образами, она путается, не в силах вытащить из своей памяти правильные даты. Вот, к примеру, пишет, будто с Бакстом она познакомилась в доме у балерины Павловой, там они оказались соседями за столом, и Леон Николаевич нарисовал ее портрет. На мой взгляд, лучший портрет Дункан, если считать даже вместе с фотографическими. На портрете подпись художника и дата 1908 год. Стало быть, Айседора все-таки ошибается, но когда? Говоря, что они познакомились в 1905 году или что портрет был писан в ту самую первую встречу? Как теперь узнать? «Дункан не умеет говорить логично и систематично о своем искусстве. Мысли приходят к ней случайно, как неожиданный результат самых обыденных явлений», – жалуется Константин Станиславский, с которым она познакомилась в России в 1908–1909 годах.

Суп крем а’ля Рейн белый, даже немного розовый из-за креветочного мяса, и легкий, словно балетная пачка, жареные фазаны и рябчики, крохотные тарталетки с горячими грибами, засыпанные желтыми горками сыра, и слоеные пирожки, салаты латук и скароль по парижскому рецепту. Вкусно, шумно и весело. Разноцветная водка налита в хрустальные штофы, с громким хлопаньем стреляют сразу две бутылки французского шампанского. «Ура Павловой»! «Павловой ура!» А впереди еще торт а’ля Павлова по рецепту швейцарского кондитера и пирожные «Русский балет».

Хмельная, растроганная, Айседора склоняется над принесенным ей блюдом, с удивлением наблюдая за движением пузырьков в бокале шампанского, а потом вдруг, услышав свое имя, поднимается и начинает пляс, хлопая в ладоши, пока кто-нибудь не поддержит ее, сев за фортепьяно или взяв в руки послушную гитару.

Вернувшись, она садится на свое место, принимая поздравления, чокаясь, произнося слова благодарности. Кто-то целует ее ручку, Айседора смущенно кутает точеные плечики в длинный вышитый жемчугом шарф и тут же замечает, как склоненный над ее ладонью Леон Николаевич делается необыкновенно мрачен.

– Что-то не так? – Айседора пытается отдернуть руку, но художник не отпускает, пристально вглядываясь в линии.