Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дверь отворилась. На пороге возникла растрепанная тетка с тяжелыми слоновьими ногами в резиновых сапогах ядовито-зеленого цвета.
Зорин тупо воззрился на это явление. Явление, между тем, потопталось на пороге и возгласило густым басом:
— Здрас-сьте. Звали?
— Вы кто? — выдавил, наконец, редактор.
— Я-то? Уборщица я, Татьяна Путятишна.
— Какая-какая Татьяна? — переспросил плохо еще соображающий Зорин.
— Путятишна! — на два тона выше и как бы даже с вызовом повторила тетка.
Редактор глуповато уточнил:
— Так вы, стало быть, наша уборщица?
— Звали-то чего?
«Да не тебя я звал, чучундра оглоедская!» — затосковал редактор. Требовалось тут же, на ходу придумать легенду:
— Да вот, хотел спросить: как вам у нас работается, Татьяна Путятишна? Нет ли жалоб, пожеланий?
— Работается — как работается, — пояснила исчерпывающе Татьяна Путятишна. — А пожелания есть. Вы бы мне, товарищ редактор, шваброчку галанскую покупили!
— А отчего непременно — голландскую? — удивился, при всей нелепости этого разговора, товарищ редактор.
— Уж больно она ладная, сама и тряпку отожмет, руками в воду лезть не надо. У меня на прежней работе такая была.
— Это где же вы прежде-то работали? Не в Кремле, случаем, у президента? — съехидничал начальник.
— Не, в вытрезвиловке я работала нашей районной. За хануриками прибирала. Так что со шваброчкой-то будет?
«Сама ты швабра хорошая! Купить бы тебе помело — да чтоб ты на нем улетела подальше с глаз моих!» — пожелал от души редактор.
Но «швабра галанская» прервала его беспочвенные мечтания:
— И еще пылесос ваш не фурычит. Новый надо бы покупить. Этот — как его? — божеский!
— «Бошевский», что ли? — догадался Зорин.
— Ага! Ну вот я же и говорю — божеский! — подивилась Путятишна начальственной несообразительности. — Я про него рекламу в телевизоре видела. Зверь, говорят, а не пылесос!
«Так! Еще пара минут такого бреда — и она у меня автомобиль служебный потребует! — затосковал Зорин. — «Мерседес-Бенц!»»
Но Путятишна потребовала иного:
— И вот еще чего. Вы бы, товарищ редактор, приказик издали — чтобы оглоеды ваши меньше свинячили!
— Что же, у нас в редакции свинячат больше, чем в вашей вытрезвиловке? — подивился «товарищ редактор».
— Да оглоеды — те же, и свинячут — так же.
— То есть как это: оглоеды те же? — опешил Зорин.
— Да я уж, почитай, с десяток знакомых хануриков у вас тут заприметила, — пояснила техничка. — Батюшки-святы, думаю, как опять в родную вытрезвиловку вернулась! Оне-то, паразиты, меня тоже признали. Как завидют, что я по калидору иду — так по комнатенкам своим и прячутся. Юрк-юрк — и никого нетути!
«Н-да! — крякнул редактор. — Веселый же у меня контингентик подобрался! И впрямь — оглоеды!»
— Так вы, товарищ редактор, про пылесосик-то божеский не забудьте! — напутствовала его Путятишна. — И про шваброчку галанскую — тоже!
Одарила товарища редактора обольстительной улыбкой и выскочила резвой козочкой из кабинета.
У Зорина глаза на лоб полезли. Ну, Путятишна-толстопятишна! Одно слово — Кармен!
Тут он призвал верную секретаршу. Глянув на Венеру, подумал весело: «Где же ты, лисичка некормленая, такую грудь оторвала? Не иначе, у слонихи сперла! Согласно закону Авогадро!» Потом пересилил свои непотребства и вопросил:
— Венерочка, у нас что, две уборщицы в штате?
— Нет, одна, Денис Викторович, — служебным голоском ответствовала секретарь, в углах губ тая всегдашнюю двусмысленную улыбочку.
— Ну как же? — заволновался шеф. — У нас же еще неделю назад другая техничка работала!
— Ах, эта? — протянула Мисс Приемная. — Она уволилась.
Тут Зоринские волосы встали дыбом:
— Когда? Что? Почему не знаю?
— А позавчера пришла, написала заявление и забрала трудовую книжку.
— А я-то почему узнаю об этом последним?! — загремел Главный. — Со мной почему не согласовали?
— У нас такие вопросы решает отдел кадров. Чтобы вас, Денис Викторович, не дергать по пустякам! — сообщила Венера, недоуменно воздев выщипанную бровку: не королевское, мол, это дело — заниматься увольнением техничек!
— А почему уволилась-то? Может, обидел кто?
— Кто ее обидит — полдня не проживет! — фыркнула Венера. — Просто уезжать собралась из Питера. Говорит — уже и билет взяла.
Вот и улетела красная птица, присевшая на Анабеллином бедре! И унесла хозяйку на легких своих крыльях…
— Уезжать? Куда? Куда билет-то? — горячий интерес Главного к уборщице Нюше вылезал за все рамки служебных приличий. Ну и черт с ними, с приличиями!
— Да не знаю я куда, Денис Викторович! — отчего-то обиделась Венера. — Нюшка не сказала, а мне самой — ни к чему…
Зорин вздохнул:
— Ну, не сказала — и ладно. В ближайший час я для всех умер: никого не впускайте, ни с кем не соединяйте!
Уже переступая порог, секретарша оглянулась через плечо — убедиться, что Зорин провожает ее взглядом.
* * *
Едва оранжевые Венерины колготки скрылись за дверью, как призывно заквакал аппарат для своих. Зорин нехотя снял трубку, бросил раздраженно:
— Да!
И услышал грудной, с хрипотцой, голос.
— Привет, поработитель! Ты один?
Зорину даже показалось, что из трубки пахнуло мексиканской травой сурдаран. Он задохнулся:
— Беллочка! Ты? Что? Что случилось? Ты где? Почему исчезла? Ты что, вправду куда-то собралась?
— Очень много вопросов сразу, господин главный редактор, — усмехнулась на том конце Анабелла. — И слишком много для телефонного разговора. Надо увидеться.
— Надо, обязательно надо! Когда? Давай прямо сейчас, а? Ты свободна?
— Нет, я не свободна, — впервые он слышал, чтобы у Анабеллы был такой безжизненный голос. — Я совсем даже не свободна. Но давай прямо сейчас.
— Где? Куда за тобой подъехать?
— Не надо подъезжать. Встретимся в Пушкине. Давай — у той вазы! Помнишь, где ты героически потерял два зуба? — слабо улыбнулся голос в трубке. — Часа через полтора. Устроит?
…И снова они бредут по той окраинной аллее, только теперь она совсем безлюдна. Почки на деревьях еще не проклюнулись, и парк кажется прозрачным — словно грустный стеклодув выдул его из дымчатого стекла туманных сумерек.
Похоже, у здешнего дворника до этой дорожки давно не доходили руки: вся она была завалена прошлогодней, перезимовавшей под снегом листвой. Они шли по мертвым листьям, шаркали, шуршали, и каждый боялся разрушить эту ломкую шуршащую тишину.