События развивались следующим образом. За два часа до рассвета тело девочки Аэллы сняли с креста и предали огню. Кости, окрашенные охрой, завернули в волчью шкуру вместе с боевым набором Элевтеры (священными амулетами и талисманами, составляющими магическую основу силы воительницы) и выложили на меловую подставку, возвышавшуюся над уровнем равнины на высоту чуть ниже колена. Рядом на таких же возвышениях разложили ещё пятьдесят шесть кучек пепла и обгоревших костей (их постарались разделить так, чтобы каждую можно было считать останками одной девушки) и поверх каждой положили боевой топор. Вокруг этого кольца останков всадницы, верхом и в траурной раскраске, образовали второе кольцо, живое. Перед каждым погребальным костром застыла амазонка, исполнявшая обязанности жрицы.

Ночному неистовству и буйству пришёл конец: казалось, живые впитали в себя боль и страдания умерших, чтобы преисполниться грозной, смертоносной решимости. Это высочайшее напряжение чувств, доступное лишь женщинам и именуемое по-амазонски «аутере», а по-эллински — «гинекофотия», казалось, выстудило самый степной воздух.

К этим пятидесяти семи святилищам потянулись воительницы небольшими отрядами: цепочкой, держа коней в поводу, они одна за другой подходили к жрице, которая отточенной до остроты бритвы секирой рассекала деве кончик языка. То был особый ритуал, видеть который доводилось лишь очень немногим из мужчин: «железный обряд», именуемый также «призывание Ареса». Смысл его заключался в том, что каждая из сестёр пробовала на язык солёный вкус собственной смерти, и враг уже не имел права заявить, будто первым пролил её кровь.

повторяли распорядительницы церемониала.

Помимо языка делались зарубки на щеках, по две на каждой. В то время как одни девы подвергались увечьям, остальные распевали гимн такой древности, что даже Селена (как призналась она мне впоследствии) разбирала далеко не каждое слово.

Потом сожжённые кости, завернув в волчьи шкуры, перенесли в кибитки. Завершив обряд, жрицы уселись в сёдла, снова превратившись в бойцов. Войско покинуло высохшее ложе реки и выстроилось по отрядам, дожидаясь солнца.

Вернувшиеся вскоре разведчики донесли о том, что впереди, стадиях в ста двадцати, скифы оставили кибитку со сломанной осью. Это означало, что враг бежит, бросая всё, что может его задержать.

Следующий разведывательный разъезд сообщил, что в восьмидесяти стадиях за заброшенной повозкой (и в четырёхстах от Танаиса) виднеется движущееся облако пыли. Созвали военный совет, но из эллинов туда пригласили лишь Тесея и Ликоса, так что о принятых решениях я не слышал.

Когда марш продолжился, я пристроился за Селеной, а поскольку никто не возражал (возможно, на меня просто не обратили внимания), то там и остался.

Солнце для амазонок является примерно тем же, что музы для эллинов, и тот, кто видел, как они обращаются к нему с молитвой, никогда этого не забудет. Каждая воительница взывает к нему в молчании, дабы оно, светило, стало в день битвы свидетелем её доблести, а в случае гибели оставило имя отважно павшей в памяти свободного народа. В то мгновение, когда первый солнечный луч разрезал линию неба, всё амазонское войско с завываниями и улюлюканьем, от которого кровь стынет в жилах, сорвалось с места в карьер и устремилось вперёд. Стена всадников фронтом в тысячу локтей пришла в движение. Селена поскакала вместе со всеми, я поспешил за нею.

Когда амазонки совершают бросок, который должен закончиться сражением, они формируют боевое построение на основе своих трикон. Осуществляется это следующим образом.

Первую шеренгу составляют старшие сёстры третьей триады, скачущие на сменных конях. Их боевые скакуны налегке бегут за ними, причём темп поддерживается хоть и быстрый, но такой, чтобы не загнать лошадей. Следующие по старшинству составляют вторую линию, младшие — третью.

До Танаиса оставалось триста шестьдесят стадиев, или, учитывая бездорожье, около дня пути. Чем выше поднималось солнце, тем нещаднее оно палило, однако амазонки твёрдо вознамерились добраться до реки засветло, и поэтому переход продолжался почти безостановочно. В степи во время конных переходов нет надобности даже мочиться, ибо вся влага выходит из тела вместе с потом и слюной.

К середине утра войско уже оставило позади брошенную скифскую кибитку и успело проделать ещё около пятидесяти стадиев. Там, возле прохладного ручья, устроили привал, ибо к тому времени утомились даже скакавшие налегке боевые кони передовой линии. Стало очевидно, что до полудня нам Боргеса не догнать.

Тем временем подоспела вторая линия со свежими лошадьми. Воительницы сменили коней, и марш возобновился.

К полудню войско уже находилось в восьмидесяти стадиях от реки, и все мы отчётливо видели впереди тучу пыли, взметаемую ордой Боргеса. Рельеф местности стал сложнее, и сплошная линия наступления разбилась на колонны. Каждой всаднице приходилось самой выискивать путь между валунами, щелями, рытвинами и колдобинами. Учитывая, что трава здесь вымахала по грудь сидящему в седле человеку, двигаться по такой земле лавой означало просто-напросто понапрасну губить коней. Амазонские предводительницы сдерживали своих горячих, нетерпеливых скакунов, стремившихся перейти на галоп.

Я упорно держался позади Селены, возглавлявшей группу из тридцати воительниц. Неожиданно я увидел одинокую всадницу, галопом примчавшуюся со стороны авангарда. Указывая копьём в сторону пыльной тучи, поднятой скифами Боргеса, она что-то выкрикнула (слов я не разобрал), и по всему фронту наступления послышались тревожные возгласы. Многие воительницы вскочили ногами на сёдла своих лошадей и, выпрямившись в полный рост, устремили взоры к горизонту. Кони при этом продолжали идти размеренной рысью.

Селена поступила так же, после чего свистом подала какой-то сигнал своим подчинённым.

— Что случилось? — спросил я.

— За мной! — крикнула она вместо ответа и хлестнула своего Рассвета арапником с таким неистовством, какого я за ней никогда не замечал.

Мне оставалось лишь подчиниться.

Очень скоро причина тревоги разъяснилась. Впереди бушевало пламя. Боргес, убегая, поджёг за собой сухую траву.

Амазонки с громом помчались на север вдоль линии огня. Поначалу обеспокоенность амазонок показалась мне чрезмерной, и я даже поздравил себя с тем, что не потерял головы и сохранил большее хладнокровие, чем они. Но несколько мгновений спустя я с ужасом увидел, что линия огня, лишь недавно казавшаяся далёкой и размытой, удвоилась в ширине, стала сплошной и приблизилась не менее чем на восемь стадиев. Когда я снова повернулся к Селене, оказалось, что она оторвалась от меня больше чем на полстадия. Пламя между тем разгоралось всё пуще и мчалось по степи, как атакующая орда.

В пятидесяти с лишним стадиях к северу протекал приток Танаиса; вода могла послужить защитой от пламени, и именно туда гнали лошадей Селена и её подруги. Огонь был быстр, но существовала надежда, что свежие кони его опередят. Однако когда мы выбирались из очередного пересохшего речного ложа, моя лошадь поскользнулась на глине и завалилась на бок. К счастью, падение произошло не слишком стремительно, так что она не придавила меня корпусом, и я успел сойти с седла на землю, словно с качающейся лодки на причал.