Но ведь одно дело знать о ее существовании, а совсем другое — с ней познакомиться.

Зимой 2012 года в Москве состоялась презентация моей книги «Судьба красоты. Истории грузинских жен». Организаторы спросили, кого из гостей я хотел бы видеть на своем вечере. Я и ответил — Марфу Пешкову. К историям грузинских жен она имела самое прямое отношение — была замужем за Серго Берия, сыном сталинского наркома. Ее свекрови была посвящена одна из глав книги.

При этом, признаюсь, не был уверен ни в том, что Марфа Максимовна в эти дни в Москве, а если честно, вообще ни в чем не был уверен. Но через пару дней мне передали ее номер телефона. Оказалось, что Пешкова не очень хорошо себя чувствует, приехать на презентацию книги не может, ко позвонить ей можно.

Когда внучка Горького услышала, кто речь идет не о ее дедушке (видимо, интервью на тему великого предка уже порядочно успели утомить), а о Грузии и связанных с этой страной женских судьбах, ее голос изменился. Несколько минут Марфа Максимовна расспрашивала меня о книге, а потом неожиданно предложила: «Если у вас есть возможность, приезжайте в гости. Заодно и книгу покажете. Только учтите, я живу не в Москве».

На другой день я уже ехал по Рублевскому шоссе в сторону Николиной Горы. Здесь прошло детство Марфы Максимовны. Сегодня она занимает двухкомнатную квартиру в небольшом поселке, построенном в советские годы для работников местного санатория.

Дедушкина дача в Горках-10 давно перешла обратно государству, теперь там закрытый дом отдыха для высокопоставленных чиновников и даже внучку писателя бдительная охрана не пропускает на территорию. Хотя всего-то и хотелось — посмотреть, осталась ли мемориальная доска на доме, где жил Горький и где прошли самые беззаботные, а потому, наверное, и лучшие годы Марфы Пешковой.

Взамен того дома семье дали другую дачу, в престижной сегодня Жуковке, все на том же Рублевском шоссе. Ее Марфа Максимовна продала несколько лет назад. Взамен купила себе небольшую уютную квартирку в поселке в районе Николиной Горы. И квартиру в Испании.

Говорит, что хотела, конечно, вернуться в Италию, где она, собственно, и появилась на свет в 1925 году. Но цены на недвижимость в этой средиземноморской стране оказались на порядок выше. Остановилась на побережье в Испании, о чем Марфа Максимовна, к слову говоря, ничуть не жалеет.

Легко сосчитать возраст моей героини. Но не поверить в него. Хотя сама Марфа Пешкова на просьбу раскрыть секрет своей молодости отвечает, что ничего особенного нет, просто нужно во всем соблюдать меру. А восхищения своей красотой и вовсе встречает едва ли не с обидой: «Одна корреспондентка в прошлом году обманом записала со мной интервью, а потом еще и назвала в статье «Марфой-красавицей». Это же издевательство! Что я, ничего про себя не понимаю, что ли!».

Зная отношение хозяйки дома к красивым словам, молчу. Зато друзья, несколько раз оказавшись вместе со мной у Пешковой, не выдерживают и обрушивают на Марфу Максимовну соловьиные трели восторга. А потом говорят мне: «Мы видели Историю».

Интересно, чтобы они сказали, расскажи я им о том, что три года назад, аккурат на момент нашего знакомства, у Пешковой была серьезная травма — перелом шейки бедра. Несколько лет она пыталась починить ногу в наших больницах. Но слышала от врачей лишь совет заглянуть в паспорт и радоваться тому, что имеет возможность передвигаться хотя бы с палочкой. Тогда Марфа Максимовна обратилась к врачам испанским и те сделали-таки операцию. «А как бы я иначе могла отправиться на свадьбу своей внучки? — удивляется моему очередному восторгу Пешкова. — Не с палочкой же!»

Я не помню, чтобы у Марфы Пешковой было плохое настроение. Лишь один раз, после того, как из-за пробок на Рублевке я смог пробыть у нее от силы пять минут, передал какие-то подарки и тут же вынужденно сбежал в Москву, на другой день она говорила со мной по телефону подчеркнуто сухо: «Я удивляюсь вашему не любопытству».

Да я и сам потом ругал себя — как можно по своей воле отказать в удовольствии услышать невероятные истории, действующими лицами которых становятся знаковые персонажи ушедшего века. И рассказывает обо всем человек, если и не принимавший непосредственное участие, то уж точно являющийся прямым свидетелем тому, о чем мы читаем в учебниках.

Марфа Максимовна вспоминать любит и умеет рассказывать о прошлом так, словно это случилось вчера.

Она не жалеет о былом, никого ни в чем не винит, хотя в ее жизни были довольно драматичные моменты — взять хотя бы конфискацию всего имущества и домашний арест, которому ее, ожидавшую третьего ребенка, подвергли после ареста всесильного свекра. Никто не защищает Лаврентия Берию, но санкции, как сказали бы сегодня, в отношении уж точно ни в чем не повинной невестки — это было чересчур.

Пешкова о событиях 1953 года вспоминает спокойно, при этом то и дело сообщая поистине сенсационные факты, которым она стала свидетелем. И признается, что не испытывает ни малейшего желания ничего поменять в своей судьбе.

На вопрос о том, знакомо ли ей чувство ностальгии, отвечает — если только к Италии, благословенной солнечной стране у моря, где Марфа появилась на свет. Говорит, что самое лучшее время в жизни ее семьи связано именно с Сорренто. Что же касается редкого имени, поясняет, что так ее назвали в честь Марфы-посадницы, но крестил русский священник, специально вызванный в Сорренто Горьким, как Марию.

Признаюсь — непривычно, когда знаменитого писателя, «Буревестника революции», как Горького называли в советских учебниках по литературе, кто-то величает просто «дедушкой». Особенно, если это происходит сейчас, что называется, в новом веке.

Кажется, я ни разу не слышал, чтобы Марфа Максимовна называла его по фамилии. Спрашиваю, как в семье воспринимали называние Парка культуры и отдыха в Москве или нынешнюю Тверскую, носившую раньше имя Горы кого. «Совершенно отстраненно, никогда не задумывалась, что все это названо в честь моего дедушки», — отвечает Пешкова.

После часов, проведенных в ее доме, я поймал себя на том, что тоже больше не воспринимаю Горького лишь как мирового классика и автора великих пьес и романов. Для меня Максим Горький стал почти родным, пусть не дедушкой, но живым человеком, по утрам надевающим голубую рубашку, дабы подчеркнуть цвет глаз, расчесывающим свои такие знакомые по фото усы и ежик волос и наносящим на них несколько капель душистого одеколона. Именно таким он запомнился Марфе Пешковой.

Единственное, к чему я так и не сумел привыкнуть — к невероятной памяти моей собеседницы, восстанавливающей с точностью до последнего штриха события своей жизни. О детстве ей напоминают десятки старых карточек, которые Марфа Максимовна каждый раз к моему приходу достает из альбомов и раскладывает на журнальном столике. Я знаю, что все фото хранятся на полках большого книжного шкафа, за стеклом которого установлены книги дедушки и старинная раскрашенная фотография: Горький с женой Екатериной Пешковой и сыном Максимом. Но иногда мне хочется думать, что хозяйка достает уникальные снимки из старого фамильного резного сундука, стоявшего в свое время еще в доме Горького в Нижнем Новгороде. Этот сундук стоит в квартире на самом почетном месте.