и Путин, выборы приобрели новое значение. Они больше не сводились к ритуалам почитания правителя или к отладке машины террора, а стали инструментом перевода популярности в другие формы власти. Они выполняли роль рейтинговых агентств, фиксируя привлекательность диктатора для масс и конвертируя ее в институциональные и политические преимущества. Лидеры, выстраивающие свой образ на отказе от насилия, предпочитали попадать в президентский дворец через кабинку для голосования, а не путем революций и переворотов. Придя к заветной цели, они продолжали вкладываться в народную поддержку и получали свои проценты у избирательных урн.

Гитлер, Сталин и им подобные строили «новый порядок» – арийскую империю, коммунизм, корпоративистскую диктатуру или что-то еще. А диктаторы обмана декларируют приверженность демократии – только ее надо приспособить к местным условиям или к ней нужно двигаться постепенно. «…Демократия – это не начало пути. Демократия для нас – это конец пути», – объяснял президент Казахстана Назарбаев в 2013 году61. Россия, говорил президент Путин, «будет самостоятельно определять для себя и сроки, и условия движения по этому пути [к демократии]»62. Все они как будто повторяют за святым Августином молитву о целомудрии в немного измененном виде: «Господи, дай мне демократию – только не сейчас!» В отличие от своих предшественников, диктаторы обмана декларируют уважение к парламенту и делают вид, что томятся в ожидании результатов выборов. Если возникают сомнения в их искренности, они обвиняют в лицемерии западных критиков, которые корчат из себя идеальных либералов, в то время как сами плюют на мнение меньшинства избирателей и грубо расправляются с протестами. После смерти Ганди, по едкому замечанию Путина, ему и поговорить не с кем, потому что чистых демократов среди мировых лидеров, кроме него самого, не осталось63.

Автократы наших дней не признают себя автократами; их конституции переполнены политическими правами граждан. Правоведы Дэвид Лоу и Мила Верстиг провели инвентаризацию. Они подсчитали, сколько из 15 основных прав и свобод вписаны в основных законах 188 стран, принятых после 1946 года. Они включили в свой список, в частности, свободу прессы, свободу собраний, избирательное право, свободу передвижения, равенство полов в трудовых отношениях и право на свободу от пыток. В 1981-м в конституциях невоенных диктатур содержалось в среднем 7,5 из этих свобод; к 2008-му показатель вырос до 11,264. Стоит ли говорить, что на практике эти права обычно не защищены. Зато диктаторы всегда могут указать критикам на либеральные положения своих законов.

Диктаторы обмана в большей степени, чем их предшественники, стараются поддерживать на выборах видимость соперничества65. Классические диктаторы страха запрещали оппозиционные партии и кандидатов – в отличие от них, диктаторы обмана разрешают некоторым представителям оппозиции участвовать в выборах. Классические автократы, не моргнув глазом, приписывали себе до 100 % голосов – диктаторы обмана предпочитают выигрывать с подавляющим, но более правдоподобным большинством голосов, обычно в диапазоне от 60 % до 75 %. По замечанию политического консультанта Вячеслава Никонова, главной трудностью президентских выборов в России 2004 года было «не получить слишком много». Чересчур высокий результат за Путина испортил бы общую картину. «75 было бы слишком, – объяснял Никонов. – А 72 – в самый раз»66. Президент Беларуси Александр Лукашенко утверждал, что на выборах 2006-го скомандовал занизить истинный уровень своей поддержки с 93 % до где-то 80 %, «потому что за 90 психологически не воспринимается»67. Он назвал новый, более низкий результат «европейским показателем»68.

Такие победы с крупным, но не экстремальным результатом укрепляют позиции лидера с нескольких сторон. Большой перевес на парламентских выборах даст действующей власти достаточно мест, чтобы проводить конституционные поправки. Часто для этого необходимо две трети голосов. В то же время внушительные победы производят и временный психологический эффект. Они мобилизуют граждан на поддержку проектов диктатора, дают основания говорить о легитимности своего мандата и деморализуют оппозицию69.

В демократических государствах победители получают мандат на проведение конкретной политики. В диктатурах обмана победители используют мандат от избирателей, чтобы устранить ограничения своей власти. Раз за разом выборы открывают дорогу к изменению конституции. Избравшись в 1998 году, Чавес немедленно созвал конституционную ассамблею, чтобы расширить президентские полномочия. Почитатели его таланта, левые политики Рафаэль Корреа и Эво Моралес, проделали то же самое. После венгерских выборов 2010-го Виктор Орбан реформировал конституционный суд, отправил на пенсию сотни судей и – через год после победы – принял новую конституцию70. Со вторым переизбранием в 2018-м он получил, по его собственному выражению, «мандат начать новую эру» через переустройство культуры и общества71. Его команда захватила сотни газет, переписала учебные планы для школ и выдавила Центрально-европейский университет из Будапешта72.

В России за каждой внушительной победой Путина следовало расширение его власти. После переизбрания в 2004-м он отменил губернаторские выборы. В 2008-м ограничения на повторное занятие должности не позволили Путину баллотироваться снова, и избиратели проголосовали за его альтер-эго Дмитрия Медведева. Через несколько месяцев срок полномочий президента был увеличен на два года, а срок полномочий парламента – на один73. Победа Путина в 2012-м обернулась шквалом законов, направленных против оппозиции74. После перевыборов 2018-го из-за роста недовольства, вызванного повышением пенсионного возраста, случилась заминка. Но уже в начале 2020-го Путин протащил поправки в конституцию, которые разрешали ему баллотироваться снова в 2024-м и в 2030-м. (Без этих поправок ему пришлось бы уйти с должности в 2024-м.)

У таких тиранов, как Сталин, и бандитов, как Мугабе, выборы и насилие связаны друг с другом. Но диктаторы обмана знают, что видимые репрессии вредят их популярности. Особенно они стараются не замарать рук в предвыборный период. Мы уже отмечали во второй главе, что в применении насилия они традиционно обвиняют оппозицию. Чавес эксплуатировал историю путчистов, поднявшихся против него в 2002-м. Путин выставлял своих критиков революционерами, которые забрасывают полицейских камнями и намерены погрузить Россию в хаос75. Когда новые диктаторы все же используют силу, они делают это под предлогом защиты свободного правления. Самопереворот Фухимори в 1992 году, по его уверению, был «жизненно важен для обеспечения законной и эффективной демократии»76.

Отказ от насилия оставляет им широкий выбор из других альтернатив. Избирательные кампании для диктаторов обмана, по выражению российского политического консультанта Глеба Павловского, – это «спецоперация с применением медиатехник»77. Власти всегда относятся к пропаганде и цензуре внимательно, а перед выборами особенно. Павловский и его коллеги к грязным трюкам из западной практики добавили много