— Нет, нет, нет! — проговорил Икс. — Я не дам тебе морочить мне голову. Ты просто рисунок.

И хихикнул: как называются те, кто разговаривает вслух с просто рисунком? Икс быстро обернулся. Улица, к счастью, было пуста. С другой стороны, это означало, что он здесь совершенно один. И действительно, незачем морочить себе голову — вопрос собственной неадекватности уже давно не является приоритетом.

— Сука, беспощадная сука, — оказывается, уже некоторое время тихо и немузыкально бубнил себе под нос Икс.

Пелена поплыла перед глазами. В это же мгновение три жуткие собачьи головы соединились в одну. Взгляд теперь был не просто живым, он был пристальным, свирепым и наливался темной кровью, такой же, как и вставшая над магазином теперь уже абсолютно полная луна.

«Восход темной луны!» — вспомнил Икс песенку своей молодости и тут же жестко выдавил:

— Пошла ты, сука!

Он тряхнул головой.

— Мерзкое отродье... — Рука с секатором поднялась вверх. — Вечно зовет море! — И Икс снова хихикнул, но лезвие четко нацелилось в прежнюю точку. — Любишь море? Любишь, сука?!

Дети, сумасшедшие, хорошие места и талисманы

Рисунок опять стал плоским. Просто трехголовый песик, возможно, из Гарри Поттера, всего лишь безобидная консуматорская декорация, детишкам на радость... Интересно, что о нем подумают, если обнаружат за этим занятием? Что видят деловито бормочущего шизофреника, скрупулезного психа, чей внутренний голос заставил его прибегнуть к вандализму в отношении несчастного детского магазина? Боже мой, он что, Бармалей?! Тупая шутка? Дети, их радостный смех, их светящиеся счастьем глаза... Каких только психов не бывает на свете — это ж надо, вырезать часть рисунка, да еще сжечь его, облив бензином!

— Дети, их радостный смех, их... — Икс поморгал, его голос треснул. — Их способность быть проводниками. — Он опять облизал губы, и чувствуя, что, наверное, и впрямь сходит с ума, добавил. — Их способность жить в точке «алеф».

Секатор, словно самурайский меч, двинул вверх по рекламной панели; пластиковая бутыль с горючей смесью ждала за углом.

Пламя занялось быстро.

— Привет тебе, тьма, старая подружка, — сказал Икс, глядя на огонь. — Ну, вот ты и добилась своего: я совсем «ку-ку»... Ты рада встрече?

И снова хихикнул.

III.

Всю ночь Икс не сомкнул глаз. Но с порезанным рисунком ничего не происходило. Никаких самовосстановлений, как в дешевых ужастиках или научно-фантастических фильмах категории «В». И лишь воображение Икса превращало образовавшуюся дыру в черный провал, в око, глаз, наблюдавший за ним из ничто.

Весь следующий день Икс прокрутился у магазина. Прохожие качали головами — вандализм, кому-то взбрело в голову порезать рисунок; это каким надо быть подонком, чтобы детский магазин... нет у людей ничего святого...

К вечеру усталость взяла свое. Икс направился домой, вздремнуть, поставив будильник на полночь.

* * *

В две минуты первого ничего не изменилось: в рекламной панели магазина зияла черная дыра. Наблюдая за ней со своей кухни через бинокль ночного видения, Икс даже мог различить рисунок кладки на стене. Он курил «Золотую Яву», пил в огромном количестве крепкий чай, рассказывал себе всякие истории, но его глаза все равно слипались. В запоях Икс мог выдерживать без сна по нескольку ночей, почему же сейчас организм его подводит, сейчас, когда ему так нужна помощь... Если бы с ним были друзья детства (да, раскидала жизнь!), или если бы была жива Люсьен, королева троллей, волчица, дракон, оберегающий его от мира мертвых...

Проснись, проснись, Икс. Нельзя спать.

Икс открыл глаза. И первое, о чем подумал — что все прозевал. Колючий ветер гнал по пустынной улице старую газету. Дыра была на месте. Икс потянулся за сигаретами, а потом его рука машинально вернулась к биноклю. Что-то происходило в ночи. Икс потер глаза, потряс головой. И вдруг понял, кто звал его, извлекая из сна, кто твердил что-то о мертвых, обретших имя, и о том, как в большую волну...

— Будда? — изумленно и чуть слышно позвал Икс.

— Будда? — повторил он с замиранием сердца.

Ночь ожила. Из-за какой-то давно забытой радости сердце Икса забилось быстрее. Он слышал каждый шорох, издаваемый уносимой прочь газетой, и как в квартале от его окна затевают свою весеннюю песнь-битву облезлые дворовые коты; он обнаружил, что, оказывается, под крышей магазина Синдбада свила гнездо ворона, и у нее даже вылупились липкие, похожие на маленьких птеродактилей птенцы; он увидел бегущую крысу или крупную мышь, и ее попискивание не заглушал разгорающийся в сквере на лавочке любовно-ревнивый скандал; где-то хлопнула подъездная дверь, вдогонку кому-то крикнули: «И закусить прихвати!», а этот кто-то бодро продекламировал: «Чтобы удалась прокачка, не забудь гондонов пачку!»; он видел, как, подчиняясь весеннему зову воды, всюду на деревьях распускались крохотные листья, посеребренные сейчас луной; где-то давно уже не заводилась машина, и над всем этим затихал звук, печальный и безнадежно-мужественный, звук флейты «пикколо», флейты-малышки, его тоже уносил отсюда ветер.

— Будда! — произнес Икс, откликаясь на грустную торжественность этого гордого и слабого, почти неслышного звука, обещавшего когда-то восстановить гармонию в этом распадающемся мире, приостановить энтропию и отогнать демонов первобытной тьмы. Некоторым обещаниям не суждено сбыться, а некоторым вещам вовсе не обязательно складываться так, как хотелось в детстве.

А потом Икс услышал то, для чего его разбудили. Это был скрип. Сухой треск рассыпающейся кладки стены. Он был низким и гулким, словно где-то очень далеко отсюда пришли в движение огромные каменные жернова. Это был голос червоточины, его бы Икс узнал из мириада других звуков и ни с чем бы не перепутал.

— Вот и началось, — просипел Икс, прильнув к окулярам.

Сначала осыпались сухие струйки раствора. Затем с внутренней стороны кладки последовал удар — кусочек цемента вылетел, словно пуля, и вся дыра, оставленная Иксом в рекламной панели, пришла в движение. По каменной кладке стены пробежала первая деформирующая рябь. Потом волна повторилась, вызвав ответное колебание, двинувшееся навстречу. И все затихло. Ненадолго. Гул нарастал. Волны прокатились снова, превращая каменную кладку в некоторое подобие поверхности воды. Икс с изумлением смотрел в окуляры — это действительно походило на воду, темную, густо-непроницаемую, словно за тонкой пленкой клубилась бездна.

Икс с трудом разлепил ссохшиеся губы — пить хотелось нестерпимо.

Потом дыра в стене вдруг натянулась, будто мембрана, и обвисла, колыхаясь полотнищем на слабом ветерке. В гуле сделался различим еще один звук, интонированный и менее протяжный — таким вполне мог оказаться стон здания или мучительный рык оживающего существа. Волны короткими судорогами сменяли друг друга.

Икс провел указательным пальцем по сухим губам. Его сердце давно уже бешено колотилось, но не от ожидания забытой радости, а при виде нарастающего кошмара, с которым Икс оказался один на один. Червоточина выла сейчас раненым зверем, густой сладковатой болью заполняя уши, а может, это злобно выл ветер, вырывая из тьмы клочья безумия.