Девушке почему-то очень хотелось, чтобы выиграл он, Митька, а не эта молчаливая особа, что все время гипнотизировала Митькин профиль. Толпа любопытных, невесть откуда взявшихся вокзальных зевак дышала ему в спину. Он слышал их вожделенные выкрики: «Давай, паря! Не жмись! Покажи, что не лыком шит!», «Кто не рискует, тот не пьет шампанского!», «Думай не думай, а сто рублей не деньги!».

Митька открыл кошелек и достал пятьсот рублей. Девушка азартно крутанула блестящее блюдо. На нем затанцевали сгорбленные купюры.

– Одна тысяча пятьсот рублей! – ударила в игрушечный гонг красотка и подмигнула Митьке. – Пять минут. Четыре минуты! Три минуты! Две минуты!

Митьке казалось, она так и хочет поторопить время на картонных часах, чтобы приз непременно достался ему. Обведенные яркой помадой губы девушки посылали ему воздушные поцелуи. А настырная конкурентка пожирала его насмешливым взглядом, зажимая в руке очередную порцию денег. Откуда она их берет? Из воздуха, что ли? В руках даже сумки нет. Но было уже не до деталей. Ум лихорадило неведомым ему доселе азартом. И прыгала в голове не на шутку разгулявшаяся мысль: «У меня последние триста. Сколько зажато в кулаке у той?»

Девушка так и приплясывала за стойкой. Из сказочного теремка картонный домик на глазах превращался в избушку на курьих ножках.

Женщина бросила на блюдо три сотенных. И блюдо победно закрутилось.

– Одна тысяча восемьсот рублей! Пять минут! Четыре минуты!

У Митьки взмокла спина. Во рту стало горько, словно надышался угарного газа. Черт с ним, с билетом! Либо пан, либо пропал! И кинул на кон последние деньги. Они никак не хотели кружиться на блюде. Сваливались и разлетались по сторонам, но девушка в форменной пилотке любовно окучивала упрямые купюры и знай выкрикивала:

– Две тысячи сто рублей в пользу молодого человека! Пять минут! Четыре минуты! Три минуты! Две минуты! Одна минута!

Митька замер. И вокруг поползло змеиное: ш-ш-ш-ш-ш! Блюдо замедлило ход. Все взгляды устремились на южанку. Глаза ее неистово вспыхнули, и она артистично стала крутить над блюдом рукой. Сотенная купюра победно короновала денежную груду.

– Эх, парень, проиграл! – насмешливо констатировала девушка в пилотке и проворно собрала деньги в бумажную шкатулку с надписью «Приз!». Под дружные аплодисменты шкатулка перешла в руки южанки. И не успел Митька сообразить, что к чему, как все люди вокруг куда-то испарились: и южанка с деньгами, и зеваки, и девушка, так похожая на стюардессу. И даже сам сказочный теремок на глазах превратился в груду каких-то бесцветных коробок, которые разлетелись по сторонам, забиваясь под скамейки зала ожидания. Может быть, это сон? Заглянул в кошелек. Пусто! Оглянулся вокруг. На него грустно смотрел какой-то старичок с рюкзаком на острых коленях.

– Эх, милый! – покачал головой он. – Это у них называется «шоу-бизнес». Обдирают таких, как ты, простачков, как липку, на глазах у всех. И никому дела нет. Видишь, их, артистов, сколько! И полиция с ними заодно. Видать, хорошо отстегивают. Сейчас с другой стороны вокзала свои сети раскинут. И новый спектакль сочинят. Жаловаться стыдно: сам лопухнулся. Ехать-то далеко?

– Далеко, – ушел от прямого ответа Митька.

– Попросись у проводницы. Может, пустит постоять в коридоре. В тамбуре-то холодно.

Митька ничего не ответил. Натянул капюшон куртки на голову – замаскировался! – и на свежий воздух.

Порывистый ветер свистел то в одно ухо, то в другое. И что странно: ржавый гвоздь, застрявший в сердце после встречи с Ритой, уже не вызывал такой боли. Видно, правду говорят, что клин клином вышибают. Черт с ними, с этими деньгами! Дед обычно говорил: «Уходят деньги – исчезают проблемы!» Эх, дед! Знал бы ты, как аукается в душе каждая сказанная тобой когда-то фраза!

Митька бесцельно бродил по перрону, наглухо закутавшись в пустоту и безразличие. Глаза спокойно созерцали происходящее вокруг. Двое полицейских оттаскивали от входа кафе «Бистро» какого-то бомжа. Тот блаженно улыбался, забавляясь привычной ситуацией. Знал: при людях бить не станут. Если что – закричит. Найдутся защитники. Какой бы ни был, в обиду не дадут, заступятся. Бомж расслабился, повис на руках у парней в форме, поджал под себя ноги. Пусть тащат! А впереди ледяная полоска, раскатанная детьми. Бомж сложил ноги вместе, катится. Ну выведут его за территорию вокзала, а дальше что? Пригрозят, конечно: чтоб, мол, мы тебя больше здесь не видели! Согласится, кивнет, чтоб тайком не пнули, и проникнет на вокзал с другой стороны, где еще не успел засветиться.

На перроне вытанцовывала вьюга. То тут, то там столбом поднимался снежный вихрь, и казалось, хрупкая балерина в белом платье волчком крутится на одной ноге, разводя по сторонам снежные руки. Ветер пронизывал насквозь. Хотелось выпить горячего чая. Посчитал оставшуюся в кошельке мелочь. Около пяти рублей. На чай не хватит. Поддел носком кроссовки пивную пробку. Та звякнула, солидно возражая, – мол, не пробка я, юбилейные десять рублей! Нагнулся и поднял. Покрутил в руках, хмыкнул. Видно, ангел-хранитель подкинул из жалости. Направился в кафе.

Народу было немного. Митька поймал обрывки фраз, доносившиеся от соседнего столика. Невольно прислушался.

– Нет, Витек, хочешь – обижайся, хочешь – нет, но ни в какую Америку я не поеду! Как я свое отделение брошу? Как людям в глаза посмотрю? Я ведь у самых истоков стоял. Сколько душевных сил вложил! На меня мои больные, как на икону, молятся…

– А что с этого имеешь? – веским аргументом перебил его другой.

Хотя Митька сидел к говорящим спиной, по интонации и голосу внешне четко представлял каждого из них. Первый – худенький, с бледным, чуть вытянутым лицом, с серыми глазами и русыми прямыми волосами. Второй – полный, круглолицый, курчавый, в джинсовом костюме. И непременно с редкими волосинками на толстых пальцах. Глаза с желтыми крапинками в темно-зеленых зрачках.

Не удержался, мельком обернулся. Так и есть, не ошибся. Первый – в шерстяном пуловере и белой рубашке с расстегнутым воротом. Зафиксировав Митькин взгляд, он понизил голос:

– Ничего не имею! Еле концы с концами свожу. Ведь я еще алименты Светлане выплачиваю.

– Вот-вот! А у тебя ведь, Серега, руки золотые! Ты ведь хирург от Бога! Дай тебе инструмент нормальный, ты бы такие чудеса творил! Я тебе все документы сам сделаю, только подпись поставишь. И деньгами на переезд обеспечу.

Он подозвал официантку и стал заказывать водку, деликатесы. Тот, которого звали Серега, взбунтовался:

– Ты что, с ума сошел? Мне еще в отделение зайти надо, у меня одна больная тяжелая очень!

– Да забудь ты хоть сегодня обо всем! Часто ли я приезжаю?!

– Не сердись, Витек! Разные мы. Не могу я за границей жить! Не мое это!

– Да ты не был там! Не знаешь!

– Был на одном совещании. Еле дождался, когда эта тусовка закончится!

– Ко мне приезжай. Сколько уж зову. Поживи, присмотрись. Я тебе свою клинику покажу. Вот и будешь тогда решать. Тебя ж ничего здесь не держит. Один, как сыч. Ни семьи, ни женщины любимой. Одна работа.