— Настя, — вдруг слышу голос Макса. — Посмотри на меня, — присаживается перед нами.

Настюша замирает в моих руках, поворачивается к Максиму.

— Лисичка, можно я буду твоим папой? — спрашивает он. — Мне ведь ты очень нужна. И мама. Будешь меня любить?

Настя смотрит на Максима внимательно.

— А ты больше не уйдешь? — спрашивает очень серьезно.

— Нет. И даже если мама твоя опять решит сбежать, я ее поймаю и верну на место. Поможешь мне? — протягивает ей руку.

— Помогу, — всхлипывает снова, а потом вдруг бросается максу на шею.

Слезы снова атакуют. Макс притягивает и меня в объятия, ревем с Лисичкой на пару.

— Макс, прости меня, — выдаю то, что гложет все последние дни.

Смотрит на меня непонимающе, а я продолжаю.

— За все. За то, что оттолкнула тебя в тяжелый момент. Я была неправа. Я люблю тебя. Но я все еще трусиха.

Усмехается.

— Ты моя любимая трусиха, — целует меня в нос, и на душе становится немного легче. — Пойдемте. Хочется, чтобы поскорее закончился этот сложный день.

Помогаю Насте одеться, в этот момент звонит мой телефон. Тренер.

— Здравствуйте, — звучит виновато ее голос. — Что-то случилось?

— Случилось, Елена Сергеевна!

Обрисовываю ситуацию. Тренер начинает заикаться. Просит прощения, объясняет, что спешила. Ей сообщили, что ее матери плохо стало, и тренер, видимо, не заметила Настю в раздевалке. А потом она с врачами долго общалась по телефону, поэтому занято было. Извиняется тысячу раз, обещает, что такого больше не повторится.

Короче, понятно, что все это досадное недоразумение, которое вытрепало из меня последние нервы и силы.

— Отвези нас домой, — устало прошу Макса.

— Нет, Олеся. Сегодня мы едем ко мне.

— Но…

— Никаких «но». И еще у меня просьба. Поддержи Светку. Я ей сейчас скажу кое-что неприятное, — тяжело вздыхает. — И я не знаю, как она это воспримет.

— Про Игоря?

— Да.

— Так это правда? — прикрываю шокировано рот ладонью.

— К сожалению, — кивает. — Поможешь?

— Конечно!

Назад мы едем в напряженной тишине. Света притихла, смотрит в окно. Мне кажется, она и сама уже все поняла, но наверняка цепляется еще на крохи надежды. Мне ее искренне жаль. Измена — это страшно и больно. Я с ней слишком хорошо знакома.

Паркуемся в подземном гараже, на лифте поднимаемся на четырнадцатый этаж.

— Мам, а мы куда? — настороженно оглядывается Настя.

— Максим пригласил нас к себе в гости.

Макс открывает дверь, пропускает нас в огромную современную квартиру.

Я первый раз у него дома и мне любопытно все рассмотреть, но слишком переживательно мне за Свету.

— Олеся, Настя, располагайтесь, где вам удобно. Мы со Светой ненадолго.

Уводит ее куда-то в глубину квартиры, а мы остаемся на кухне.

Их долго нет, я решаю пока согреть чайник, инспектирую холодильник.

Кухня у Макса огромная, напичканная современной техникой. Все новое, такое ощущение, что в эксплуатации еще ни разу не примененное.

Ну что ж, сейчас, значит, обновим!

В огромном полупустом холодильнике нахожу яйца, молоко, которое уже стало кефиром, в шкафу над плитой обнаруживаю муку. Хочу испечь оладьи к чаю. Замешиваю тесто. Вот только сковороды нигде не вижу.

Решаюсь спросить у хозяина. Выхожу с кухни, потихоньку иду по коридору.

Останавливаюсь над приоткрытой дверью, заглядываю туда, замираю. Сердце сжимается от увиденной картины: Света безутешно рыдает у Макса на груди, а он ее гладит по голове, говоря что-то на ухо.

Глава 31

Настеньку я уложила в одной из спален, в другую же Макс отправил Свету. Со мной разговаривать она не захотела. Я ее понимаю. Когда ты в такой подавленном состоянии, когда у тебя душа в клочья, не хочется чтобы это видел кто-то посторонний. А я для нее все еще посторонняя, как ни крути.

Выхожу из душа в халате Максима. Это непередаваемо приятно мыться его гелем, а потом надеть пахнущий им халат. И пусть он оказался мне огромным, это не страшно.

Подворачиваю рукава в несколько раз, иду на кухню. Макс лопает мои оладьи.

— О боже! Ты все съел сам? — удивляюсь я.

— Да, — отвечает он с полным ртом. — И делиться ни с кем не собираюсь. Хотя, могу вот тебе отдать последний.

— Нет, обойдусь, — смеюсь я. — Жалко, что у тебя нет варенья. Было бы вкуснее.

— Согласен. Хочу варенья!

Макс подходит ближе, вжимает меня в стол, его ладонь забирается под халат.

— Что ты делаешь?

— У меня недостаток сладкого в организме. И варенья нет. Печаль.

Зарывается носом в изгиб моей шеи, спускается вниз, зубами отодвигает полу халата, жадно целует кожу.

— Ма-акс, остановись, — вспыхиваю я.

— Ни за что! — рычит он, хищно оскаливаясь, впивается губами в какое-то особенно чувствительное место.

— Пойдем в спальню, — прошу я.

— А вот эта мысль мне нравится. Я ужасно соскучился, — подхватывает меня под бедра.

— Макс! — взвизгиваю я.

И тут же получаю шлепок по мягкому месту.

— Веди себя тише, женщина!

Сдавленно смеюсь ему в шею, мы заходим в спальню, Макс закрывает дверь, опускает меня на кровать.

И вот тут нам обоим становится уже не до смеха…

Лежу у Максима на груди, мы приходим в себя после вспышки страсти.

Мне очень хорошо, но есть вопросы, которые мы так и не обсудили.

— Максим, — зову его.

— М-м-м, — отвечает он лениво.

— Ты жалеешь о ребенке?

Чувствую, как он напрягается, молчит с минуту и только потом отвечает:

— Я тебе скажу, как чувствую, как бы это ни звучало. Нет, я не жалею. Более того, я чувствую облегчение. Беременность Марины была для меня удавкой во многих смыслах. И самое главное, если бы Марина этого ребенка оставила, ничего хорошего бы малыш не увидел. Я это сразу понимал, и это добивало меня больше всего.

— И что теперь? Эта Амалия продолжит тебе вредить?

— Пока не знаю, но сегодня я точно не хочу думать об этом.

— Хорошо, но знаешь, Света мне рассказала кое-что о вашей семье. О родителях, о том, что ты был близок с отцом в последние годы.

— Какая у меня, оказывается, болтливая сестра, — усмехается.

— И что? Получается, твой отец ушел из семьи из-за этой женщины?

— Я не знаю, Олесь. Мы тогда со Светкой были детьми, и что у них там происходило, точно не знаем. Но что было понятно даже нам, что вместе они не могли тогда жить. Они просто убивали друг друга. И им пришлось пройти очень длинный и сложный путь, чтобы снова быть вместе.

— А они были счастливы последние годы?

— Да. По крайней мере, так говорил отец, да и мать очень