Первый этаж «дома с аркой», выходившего на угол Шевченко и Карла Маркса, со дня сдачи занимал молочный магазин. Зеркальные витрины, высокие стойки с круглыми столешницами из мрамора, здоровенные обтекаемые холодильники – всё в этой торговой точке сохранилось с пятидесятых годов, когда любили тяжеловесное и основательное. Даже продавщицы в белых халатах, как на подбор, пышные, капитальные, хоть кроманьонских Венер ваяй с них.

Эти работницы советской торговли не обслуживали покупателей, а допускали тех лицезреть таинство служения. Они величаво принимали трехлитровые банки, торжественно и плавно запускали в бидон черпак, опорожняя его столь ловко, что редкая капля молока падала мимо стеклотары.

– С вас рубль восемь копеек, – мощным сопрано возвещала дородная продавщица, как раз в габаритах Кабалье, и с треском запечатывала банку капроновой крышкой. Отоварила.

Не занимая очередь, я скромно стоял в сторонке, изредка поглядывая в дальний угол магазина – там распахивалась дверь в кафе «Морозко». Столиков в кафешке мало, если их займут, придется нам дожидаться своей очереди. А куда еще пригласить девушку? Кондитерских в Первомайске нет, а водить одноклассницу в ресторан… Пошловато как-то.

Походив взад-вперед, я расстегнул куртку и приблизился к огромному окну. За ним стелилась квадратная площадь с памятником Ленину. Сама статуя, изображавшая вождя мирового пролетариата, типовая, таких по всей стране – сотни, зато высокий постамент – единственный в своем роде. Раньше он стоял в Николаеве и предназначался для монумента адмиралу Грейгу, но советская власть решила, что царский сатрап как-нибудь обойдется.

Прямо за площадью темнел хвоей и белел снегом красивый сквер, а рядом, будто принимая эстафету у стволов голубых елей, серели стройные колонны Дома Советов. Правее всходила широкая лестница к новенькому кинотеатру «Октябрь» – и краешком выглядывала крыша «военного дома». Ласковая улыбка тронула мои губы.

Пару раз я заходил к Наташе после школы или работы в гараже, но процедуры больше не продолжались ласками. Однажды ее и меня затянул водоворот эмоций, мы получили разрядку – и теперь оба храним память о нашей близости как приятную тайну.

До меня, задумчиво смотревшего в сторону «военного двора», не сразу дошло, что к «молочке» дефилирует Инна. Все сжалось внутри, трепеща и не находя выхода для радости – пришла! Я огляделся с хвастливой гордостью влюбленного: видали, какая девушка? Моя!

Забавно, но присущая мне «взрослая» уверенность именно с Инной давала сбои. Чуть не так посмотрит – и самооценка моментом занижается, я начинаю жестоко сомневаться в себе, падать духом и терзаться комплексами, но тем безбрежнее ощущение счастья, когда смятение мое оказывается напрасным.

Девушка впорхнула в магазин, с ходу завладевая моей рукой и легонько чмокая в щечку, а я покраснел, замечая, как умиляется продавщица, наблюдая за нашей парочкой.

– Я не сильно опоздала? – оживленно защебетала Инна. – Пошли, а то все мороженое съедят и нам не достанется!

Я ничего не ответил, был сильно занят – улыбался от уха до уха.

С такой, как Инна, приятно пройтись по улице – весь мужской пол, как по команде, убирает животы и распрямляет плечи, а прекрасная половина неодобрительно поджимает губки.

В кафе как раз сидел длинноволосый парень с девицей из тех, кто всячески ущемляет свою женскую природу – в каких-то безобразных штанах, в ужасном свитере, на десять размеров большем, волосы упрятаны под шапочку с надписью Sport, и с нелепым помпоном… Девица апатично ковырялась в креманке, парень ей что-то оживленно рассказывал, и тут входим мы с Инной.

Волосатик смолк, неуверенно глянул в сторону подружки – та сосредоточенно мяла шарик мороженого, – и с тоской воззрился на мою спутницу. Дворская провела по нему безучастным взглядом – всё, парень поник, сгорбился и будто усох.

– Хулиганишь? – шепнул я.

– Немножечко, – призналась Инна. – А давай вот тут!

И мы устроились «вот тут», за столиком у самого окна, откуда видна почти вся площадь. Я принял у Инны шубку, оставив подругу в вязаном платье, соблазнительно утягивавшем талию и облегавшем грудь. Правда, обулась Дворская в свои обычные войлочные сапожки, расшитые узором, но это нисколько не портило общего впечатления.

– Ты потрясающая девушка! – честно признался я, и Инна потупилась, розовея щечками.

Заказав две порции пломбира с вареньем и шоколадной крошкой, я вернулся за столик, обостренно воспринимая звуки, запахи, да чуть ли не мысли. Дворская сложила руки, как примерная школьница, и тихо проговорила, то опуская, то поднимая ресницы:

– Знаешь, я до сих пор не до конца верю, что у… у нас все по-настоящему. Мне так хорошо с тобой, что иногда даже страшно бывает – а вдруг я проснусь и окажется, что это всего лишь сон? А наяву все то же, что было так долго, – ожидание, надежда, тоска…

Я не улыбнулся.

– Да я и сам еще в себе не разобрался, – сказал, упираясь локтями в стол. – Думаю, думаю, а признаться боюсь даже самому себе. Точно знаю только одно – влюбился. А что будет дальше, понятия не имею…

Инна замерла, ее большие голубые глаза стали и вовсе огромными, потемнели, набирая глубокой синевы.

– Правда? – прошептала она. – Ты… меня?

– Правда, – спокойно ответил я.

Румянец на Инкиных щеках разгорелся еще пуще, на ресницах стразиком заблестела слезинка, а губы дрогнули, изгибаясь в смущенной улыбке.

– Вечно я реву… – пожаловалась девушка. – Радоваться надо, а я реву…

Тут молоденькая официантка принесла мой заказ, расставила вазочки и тревожно глянула на Инну. Девичьим чутьем поняла, что происходит, и улыбчиво спросила меня:

– Коктейль заказывать будете?

– Два, – я сложил пальцы буквой «V».

– А я не лопну? – весело обеспокоилась Дворская.

– Главное, не замерзни!

– А ты меня согреешь! – пошутила Инна и закраснелась, уткнулась в креманку, мешая ложкой холодные белые потёки с крупицами шоколада. Я почувствовал сильнейший прилив нежности, даже горло перехватило. Положил пятерню на девичью ладошку и сказал ласково:

– Согрею!

Чтобы не смущать Инну и дать ей унять волнение, я занялся своей порцией. Ах, несчастные мои потомки! Бедные, обделенные гаврики и гаврицы! Вам, родившимся в XXI веке, не дано отведать «вкусной и здоровой пищи»! Вся она осталась здесь, в этом чудесном времени строгих ГОСТов, где мороженое творят без «пальмы» и прочих эмульгаторов!

Шарики пломбира медленно таяли, мягчея и отекая, мешая тягучий сливочный разлив с вязкими струйками варенья. Я набрал полную ложку вкуснющей белой жижицы. Ммм…

Смакуя, я даже не сразу заметил, как официантка поставила на столик два высоких стакана с молочным коктейлем. Ну, это на десерт…

Тут я вспомнил, как буфетчица ловко набирала пломбир из высокой оцинкованной гильзы. Я точно знаю, сколько в ней мороженого – тринадцать с половиной килограммов.