Город, раскинувшийся внизу, под холмом, был чудо как хорош. Блестели шпили Адмиралтейства и Петропавловки; по высоким тугим мостам волнами ходили машины. В заснеженных реках солнце прогрело черные проруби. Нарядные люди приветствовали Президента поклонами.

- О! - воскликнул Тугин, вдыхая свежий ветер. - Господа, вы на славу поработали!

Оценив шутку, губернатор и чиновники засмеялись, а Веселуха понял, что президент хотел сказать что-то более возвышенное, но постеснялся. Краска играла у Тугина на щеках; он был поражен и смущен. Веселуха держался несколько в стороне, почтительно кланяясь вместе со всеми - в пояс.

И летели машины по Московскому сквозь пять ворот, украшенных лавровыми венками, и под каждыми воротами Тугин слегка пригибался, хоть и был невысокого роста: он хотел этим показать, что он-то проедет, а вот чин его чин властителя великой державы - может и не пройти.

- Блеф, говоришь, Ферг? - вполголоса обратился Тугин к своему советнику, заметив его иронические усмешки. - А вот полюбуйся-ка на это; это не блеф, это Веселуха с губернатором весь Питер вот так отделали! Впрочем, нет, - Тугин протер глаза, - мне не верится! А ну как все это потемкинские деревни? Эй, останавливай!

- Никак нет, не велено, - испугался шофер.

- Тормози, тебе твой главнокомандующий приказывает.

Шофер затормозил. Весь кортеж затормозил, да так, что кое-кто чуть в лобовое стекло носом не въехал. Губернатор понял, в чем дело, щеки его покраснели, как морковка.

- Ой, Ян Владиславович! - перепугался он. - А вдруг да чего не так?

Веселуха не ответил ему: он видел, как Тугин выскочил из машины, как легким шагом подошел к стене, посмотрел на дорогу. Нигде не было ни пятнышка, и новенькие ограждения вдоль дороги сияли каждым завитком. Тогда Тугин знаком велел всем выйти из машин (собравшийся народ весело приветствовал своего Президента), подозвал Веселуху и сказал ему, кося взглядом по углам по своей привычке:

- Э-э... Ян Владиславович. Я... рад, что в России не перевелись такие люди как вы. В вас есть гений, и я вам завидую.

Тугин всегда говорил на людях только то, что мог бы сказать человеку и лично, отчего все его обращения приобретали интимный, хотя и чуть слишком сентиментальный тон. Может быть, это было потому, что президент довольно долго жил в Германии.

- Спасибо, - сказал Веселуха, - за доверие, надеюсь употребить свой гений на благо Родины и вас, Владимир Борисович.

После чего Тугин призвал Ферга, снял с него орден (другого такого ордена под рукой не оказалось, да больше в России и не было кавалеров этого ордена), и перевесил его на Веселуху. Ян Владиславович покраснел и чуть не опустился на колени, как посвящаемый в рыцари, но удержался.

- Я просто не знаю, как еще выразить свое почтение, - вполголоса и взволнованно пробормотал Тугин. - Ей-Богу, в наше время, когда...

На этом Тугин махнул рукой, усмехнулся опять, сел поскорее в свою машину, чиновники тоже спешно расселись, и кортеж свистнул дальше. Вся импровизация заняла не более трех минут.

А дорога была уже усыпана цветами, транспаранты были натянуты через дорогу, и на них были не реклама и даже не приветствия государю, а просто слова: "Масленица, весна", - больше ничего. Но эти слова и были приветствием, и рекламой они же были в полной мере. Цыгане и таджики разоделись в лучшее, от блинов и пирогов шел пар. Въехали в центр города, где машинам ездить было уже нельзя, и все пересели в санный поезд: тут-то началось веселье! Тугин глядел на Родину влюбленными глазами. Костры горели на перекрестках, веселый народ вывалил праздновать и смотреть на Президента, губернатора и (не в последнюю очередь) на Веселуху.

- Вот они! - восхищенно кричали женщины. - Ой, смотрите!

Сытые кони встали у высокого крыльца; все другие, кто не ездил встречать в аэропорт, вышли кланяться Тугину. Президент взошел быстрее всех; он был заметно взволнован и поражен, но вел себя, как обычно. За ним тенью следовал Ферг. Веселуха, как мы уже упомянули, держался в отдалении. Здесь нахлынули на Тугина журналисты, и он был принужден сказать несколько слов в их микрофоны.

- Я поражен, - сказал он честно, но спокойно. - Мне никогда не приходилось видеть такого преображения. Главное, что и люди стали какими-то другими. Чья это заслуга, я еще не понял, но я разберусь, - пообещал он шутливо, - со всеми разберусь.

- А вы проверите, как были израсходованы средства? - прилетел, как снежок, взъерошенный Петя Варвар в шапке-ушанке.

Он был похож на снегиря.

- Лично тебя проверю! - пригрозил Президент, развернулся и пошел дальше, свита поспешила за ним.

В большой зале стол был накрыт на множество людей. Блюда были изысканны и красивы: нежная зелень, и гусь в яблоках, и, конечно, блины. По красной икре было выложено черной икрой: "Жизнь удалась". Тугин пожелал, чтобы по правую руку от него сел Ферг (и за ним питерские чиновники), а по левую Веселуха и вся команда фирмы "Амарант". Так и было сделано; потом губернатор тряхнул прической, встал и произнес:

- Мы рады приветствовать в преображенной Северной Столице нашего дорогого Владимира Борисовича Тугина! Звезды благоприятствуют взаимной симпатии, - губернатор обаятельно улыбнулся и скрюченными пальцами водопроводчика покрутил бокал, - мы готовы к труду, мы дадим рост ВВП на будущий год сто процентов, и не машите на меня рукой, господин Ферг, сделаем!

Общий смех; Ферг снисходительно улыбнулся.

- И вот, - продолжал губернатор вдохновенно, - чтобы все было хорошо, ведь все это сделал не я, а все это чистая заслуга господина Веселухи, - так выпьем за Россию, и за Петербург, и за Президента - за всех разом, и чтобы все так дальше бы и шло!

- Ну, дай Бог, - пожелал Тугин, и все потянулись чокаться.

Зазвенели бокалы, заходили круговые чаши, и люстра над столом согласно дрогнула, блестя гранями. Ветерок сочился сквозь створки деревянных дверей, стелился по паркету дворца; Алиса в шикарном платье с голой спиной улыбалась беззаботно, и Рябинин уже раскраснелся и навалил на тарелку любимой еды, и редактор "Специалиста" хохотал, а розово-желтое брюхо его тряслось, застенчиво выглядывая в щели рубахи. И солнце уже шло к закату, заливая сады и дворцы золотым блеском.

Но предательский ветерок, сквозняк, дух, что сочился сквозь створы, но то странное дуновение, поползновения с Запада - оно росло, и вот уже Алиса голой спиной почуяла его, и спина покрылась мелкими мурашками. Алиса накинула оренбургскую шаль. И вот уже не только Алиса - многие стали украдкой поглядывать в окно, а там солнце садилось в Залив за крепостью, желтой дымкой, краснее и краснее, - и ветер окреп, подтаявшие размякшие сугробы подернулись сверху ледяной коркой, сумерки тьмой находили на город, день уходил. А с запада, с той стороны, откуда сочилось, поддувало, заливало, выло, крепчало - оттуда неверной мглой, медленно и верно, находил циклон, разделяя небо надвое багровой линией, как будто отмечая на карте свои завоевания. То была черно-синяя туча, и в ней просветом висел белый месяц.