Ира Герман сидит в ресторане с веселым директором филармонии и уставшими родителями.

– И всё-таки, Ираида, я не понимаю, чем тебя привлекла такая несимпатичная часть культуры, – мама по-прежнему недовольна, но держится спокойнее. – И название… малоаппетитное!

– Будто кого-то шлепают: хип, хоп! – шутит директор, но тут же сникает под ледяным взглядом Ириной мамы:

– Наверное, кто-то из подружек занимается, да, Ирочка?

Ира вспыхивает.

– Ираида?! – спрашивает мама. – Надеюсь, это не та жуткая девица из семьи мотоциклистов?

Ира вдруг вскакивает с места и выбегает из ресторана, сбив по дороге стул.

– Подро́стковое поведение, – понимающе кивает головой директор. – Моя Сашка еще не так зажигала! А сейчас сидит тихо-смирно в Швейцарии. Всё уладится, Ольга Борисовна!

Утро в учительской. Юлия Юрьевна говорит коллегам:

– А я всё равно считаю, пусть лучше танцуют свой хип-хоп, чем сидеть как приклеенные к телефонам. Вы посмотрите, посмотрите на детей, – она машет рукой, приглашает подойти к окну. На лавке, как птицы на жердочке, сидят шестеро мальчишек, каждый уткнулся в телефон. – Это ненормально! А танцы – всегда хорошо, и для осанки, для самооценки. Царева вон какая стала красавица!

– Ну если бы бальные, – говорит Альбина Сергеевна. – Или латиноамериканские… Я вот мечтала танцевать танго! Аргентинское! И ногой так – опа!

Пытается изобразить, но неудачно, задевает поднос с чашками, и посуда летит на пол.

– Вот вам и опа, – ворчит пожилая учительница литературы. – Да ладно, идите уже, я уберу. А эти все танцы современные – не наша культура, не русская. Негры придумали, а наши дети почему должны им подражать? Не понимаю! Сколько раньше было красивых, мелодичных песен… и такие танцы… И передача «Играй, гармонь!» А сейчас – штаны в полкомнаты, и скачет, как на сковородке. Когда сегодня у них этот концерт?

– В шесть. Я обязательно пойду, – говорит Ю-Ю.

На уроке она же, сдержанная, сосредоточенная:

– Сегодня повторим правописание «при-» и «пре». Зайцев, что ты тянешь руку? Что тебе надо?

– А где Царева с Семеновой?

– У них сегодня отчетный концерт, я их отпустила, по записке.

– А у Герман вчера тоже был концерт, она же не отпрашивалась!

– Правда, Ирочка, – вспоминает учительница, – я вчера так тобой гордилась! Я сидела в третьем ряду, в розовой блузке с воланами, не видела, нет? А ты, Зайцев, иди лучше к доске и объясни нам правила правописания «пре» и «при».

– ПРЕкратите ПРИдираться, – ворчит Мартин, проходя между рядов.

Отчетный концерт в ДК. Застывшие золотые слова Ленина. В зале публика, в публике Ю-Ю в кедах. На голове кепка. Ира входит в зал и вначале собирается сесть рядом с учительницей, но потом видит кеды и кепку и пересаживается на два ряда дальше. К ней с двух сторон, молча, идут Ваня и Мартин.

– Ты чего тут садишься, Стивен Хокинг? – спрашивает Ваня. Мартин в шестом классе написал проект, типа ему нравится Стивен Хокинг. – Может, помочь тебе приблизиться к идеалу, а? Чудила!

Мартин всё равно садится рядом с Ирой. Она улыбается ему так же вежливо, как уборщице в школе.

В первом ряду сидят Батаня, Танина мама с Левой. Под вой, свист, аплодисменты на сцене появляется тренер.

– Обойдемся без долгих речей! – он даже не пытается перекричать биты. – Мы начинаем!

На сцене появляются детишечки, гоу-гоу, и вот, наконец, пара – Таня и Лиза Семенова, а с ними – вообще нормальный юноша по имени Антон.

– Ах, какой красавец! – кричит Альбина на ухо Ю-Ю. Она в сарафане, плечи все в веснушках, глаза рыжие, как подсолнухи. – Были бы мы, Юлька, помоложе!

Таня – по сюжету танца – уводит любимого у Лизы, и в конце счастливая пара уходит со сцены, а Лиза остается одна и вытирает слезы ладонями. Все трое прыгают, мягко приземляются, движения то резкие, то плавные, и это танец, да, совсем особенный танец.

– Браво! – тупо кричит в тишине балерина Ира Герман.

Таня и Антон возвращаются на сцену – он подхватывает ее в воздухе и кружит, а Ира держится руками за виски, будто это у нее кружится голова.

Так-то время летит быстро.

Спустя несколько месяцев в магазине одежды хипхоперов надменная женщина выковыривает из кошелька бережно сложенные купюры. Рядом нетерпеливо пританцовывает Мартин в гигантской майке и широких штанах.

– Ну, ма-ам, давай скорее.

– Не галди, – устало просит женщина, – и так для тебя живу. Никакой своей жизни не осталось!

Продавец с каменным лицом отбивает чек и выдает женщине пакет с новой майкой.

– Ты лучшая, мам! – Мартин торопливо чмокает мать в щеку и выбегает из магазина.

– Вот только на это и гожусь, – грустно говорит женщина.

Продавец вдруг теплеет (язык у него проколот, поэтому он пришепетывает):

– Да это профто фосраст такой! Я тоже таким был – мать фо мной наплакалафь! А фейфас фсе о’кей!

Мама Мартина с сомнением смотрит на утешителя и выходит из магазина. Она рассказала бы сейчас хоть кому-нибудь, каким он раньше был, ее мальчик. Мартин читать научился в три года, он с ходу узнает работы художника Воловича, он с первого класса занимался химией, а в седьмом переводил «Охоту на Снарка» и писал стихи в духе Георга Тракля. И всё это вмиг выпарилось, как вино со сковородки.

Мама пытается проглотить свою боль, но она не глотается, засела в горле сопливым комом.

Вот знать бы, как оно – быть матерью, я бы ни за что не рожала, злобно думает женщина. И тут же расплывается в улыбке, вспоминает, каким забавным был ее мальчик в детстве. Пышечка такой. Учил стихи Бодлера «Альбатрос»:

– Времена Михандраза…

– Какой Михандраз? – пугалась мама. Увиделся не то Минздрав, не то волхв Мельхиор с владыкой Мельхиседеком. А это была строка «Временами хандра заедает матросов…»

А как он рисовал, я вас умоляю! Жаль, не решилась показать Воловичу ту работу – черно-алый черт с копьем на фоне мертвенно-белого леса. И жалобная просьба: «Мамочка, пожалуйста, подпиши здесь в углу «Леонардо да Винчи»! А картина называется «Этюд в багровых штанах».

Мама расправляет плечи и отправляется домой. Ее Мартин еще вернется, вот увидите.

А у Иры Герман родители собираются на гастроли.

– Ираида, – строго говорит Ольга Борисовна, – ты поняла, что нельзя никому открывать дверь? И чтобы никаких вечеринок!

– Ирочка, – мягко просит Ростропович, – пожалуйста, не ешь всухомятку. Там Марья Степановна приготовила обед.

Домработница Марья Степановна, простая на вид, сложная внутри женщина трудной судьбы, вырастает на пороге, оглашая меню: