– Очень приятно, проходите, – низкий голос звучал приветливо, но взгляд казался рассеянным.

«Точно, не от мира сего», – мелькнуло в голове у Антона.

– Вы, наверное, насчет Ефимовой пришли? – спросил профессор. – Мы в интернете видели информацию о ее смерти. Но, по-моему, это было давно…

– Паша, ну дай же человеку сесть куда-нибудь! – всплеснула руками Валентина Яковлевна. – Вот, выбирайте любую коробку, или, может, я вам табуретку из другой комнаты принесу? Вы не думайте, у нас стулья есть, но они все завалены одеждой. Знаете, достаем, надеваем, носим, потом бросаем на стул, достаем что-то другое и снова туда же бросаем… А нас ведь четверо, еще дочка и ее муж с нами живут, и все мы работаем, так что никак у нас не получается… Плохая я хозяйка, это верно, вы уж не обессудьте.

От табуретки Антон отказался и присел на крепкую с виду нераспакованную, заклеенную скотчем коробку, доверху набитую чем-то твердым. Наверное, книгами.

На вопрос о пожаре Маклыгины ответили дружно и без видимых колебаний. Проводка уже давно была никуда не годной, постоянно выбивало пробки, несколько раз что-то искрило. До починки руки, опять же, не доходили. Свет горит, плитка работает, чайник греется – и ладно! Они люди неприхотливые.

Погибшую во время пожара девушку ни Павел Анатольевич, ни Валентина Яковлевна никогда не знали и в глаза не видели. Их дочь вышла замуж за хорошего парня из маленького провинциального города.

И вот как-то в начале лета 2011 года зятю позвонил его друг детства и спросил совета насчет младшей сестры: та закончила школу с медалью и хочет поступать в институт в Москве, нельзя ли выяснить, дадут ли место в общаге, а то у них в Москве никого нет. Зять пообещал узнать, рассказал о звонке тестю с тещей, и те сами предложили: пусть девочка живет у них на даче, в Раздорах, ничего страшного, если они не поездят туда в течение месяца, они бы и в квартиру ее взяли, хотя она была совсем маленькая, но дело не в том, что им тесно, а в том, что девочке нужно заниматься, а место ей могли бы выделить только на кухне. Какие уж тут занятия? И спать, высыпаться нужно, а как выспишься на кухне на раскладушке?

Зять обрадовался, благодарил горячо, отзвонился товарищу, сказал, что никакой общаги не нужно, там все равно условий для занятий нет, один бардак и разврат, а также живущие за наличные гастарбайтеры, девушка будет жить у них на даче. Когда подошло время – съездил на вокзал, встретил ее, отвез в Раздоры. В первую же ночь она и погибла. Маклыгины ее даже не видели.

Вот, значит, как… А Борис Ильич, бывший сосед Маклыгиных по даче, уверял, что девушка была какой-то их дальней родственницей. Вряд ли он лгал умышленно, скорее всего, просто не знал подробностей.

Значит, зять встретил, отвез приехавшую гостью в Раздоры… Интересно. Может быть, этот самый зять не такой уж хороший парень, как о нем думают родители его жены? Изнасиловал девушку и убил. Потом, чтобы скрыть преступление, устроил пожар, знал, что проводка плохая, и сделал что-то вполне невинное, но гарантированно ведущее к возгоранию, и потом никакая экспертиза ничего не найдет.

– Добрый парень ваш зять, – заметил Антон. – Сегодня редко кто станет колотиться, чтобы помочь землячке.

– Что вы, что вы, – замахала руками Валентина Яковлевна, – наш Юрка чудесный человек, добрейший, Катюшу нашу любит, к нам с уважением относится. И правда редкий человек.

– Чем он занимается?

– Шофер-дальнобойщик, – ответил Павел Анатольевич.

– Часто в отъезде бывает?

– Ну конечно, – рассеянно кивнул профессор. – Работа такая.

Как ни вслушивался Антон в голоса мужа и жены Маклыгиных – не удалось ему заметить ни малейших признаков неудовольствия или хотя бы пренебрежения к профессии зятя. Доктор исторических наук и заведующая научной библиотекой, оба коренные москвичи, не видели ничего особенного в том, что их единственная дочь, будучи студенткой престижного вуза, вышла замуж за шофера-дальнобойщика из маленького городка. Почему-то у Маклыгиных, в отличие от отца Лизы, не появилось опасений, что этот брак разрушит жизнь девушки. Наверное, они тоже хотели бы, чтобы Екатерина вышла замуж за мальчика из хорошей семьи, с высшим образованием и приличной работой. Или не хотели бы? Антон в очередной раз обругал себя за то, что мысли его даже во время работы невольно съезжают на собственную личную жизнь.

– А хотите чаю? – внезапно предложила Валентина Яковлевна. – Давайте чайку выпьем с бутербродами, я как раз утром колбаски свеженькой купила.

Не дожидаясь согласия гостя, она вышла из комнаты. Павел Анатольевич, казалось, углубился в размышления и вообще забыл, что рядом с ним сидит посторонний человек. Повисло неловкое молчание.

– У вас, наверное, большая квартира, – осторожно спросил Антон. – Валентина Яковлевна на кухне, двери нет, а сюда ни один звук не доходит.

– Большая, да, – по-прежнему рассеянно кивнул Маклыгин. – Раньше мы жили весьма стесненно, две крошечные комнаты, одна – проходная, вторая так называемая «запроходная», из нее выйти можно было только в другую комнату. Так молодые и ходили через нас с Валей. Стеснялись ужасно, особенно по вечерам. Ну, вы понимаете… И нам тоже неловко было. Но жили дружно, хотя и трудно. Зато теперь у нас настоящие хоромы. У каждого есть свой угол, никто никому не мешает.

Вдруг взгляд его утратил туманность, глаза стали яркими и острыми, длинное худое лицо преобразилось лукавой улыбкой.

– Точнее – никто никому не будет мешать, когда мы наконец наведем здесь порядок. Вам, наверное, страшно смотреть на все это торжество хаоса, да? – Маклыгин весело рассмеялся. – Четверо взрослых здоровых людей, Катюшкина беременность не в счет, ей в декрет только через месяц идти, – и ни у кого не хватает силы воли отложить свои дела и разобрать вещи. Нет, к Юрке-то у меня претензий нет, он как раз готов, возвращается из рейса и каждый раз говорит: «Ну, мама Валя, командуйте, что куда». Валюша пять минут с ним поразбирает коробки и утыкается или в книгу, или в папку с документами и рукописями. Юрка постоит у нее над душой минут двадцать, рукой махнет и уйдет.

Хороший, видать, парень этот Юрка… Но про многих насильников родственники именно так и говорят потом. Уж такие они были чудесные, уж такие добрые, уж такие незлобивые – прямо мухи не обидят.

– А та девушка, которая погибла, была красивой? – спросил Антон.

Павел Анатольевич пожал плечами и собрался было ответить, но не успел: вернулась его супруга, неся в руках простой пластмассовый поднос с чашками, чайником, хлебом и изрядным куском вареной колбасы. Там же, на подносе, обнаружилась деревянная дощечка и нож, привлекший внимание Антона: он был совершенно белым, и рукоятка, и лезвие, и выглядел пластмассовым, каким-то детским, ненастоящим.

Валентина Яковлевна принялась нарезать этим с виду игрушечным ножом хлеб и колбасу.

– Эх, жалко, газетки у нас нет, – посетовал, пряча усмешку, профессор. – А то вполне можно было бы изобразить натюрморт из прошлого века. Вы, молодой человек, вероятно, не застали уже такого? На газетке бутерброды с вареной колбасой, типичная картина семидесятых. Еще бутылку кефира с зеленой крышечкой добавить и пару пива.