Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Куда тебе столько, — Черников отобрал у нее коньяк и налил себе. Рита вдохнула божественный запах и снова едва не упала. Господи, из чего они его делают, как? Нет, понятно, что шампанское делается только в провинции Шампань, коньяк — в одноименной провинции, но все равно это магия, вот стреляйте — но магия чистой воды. И отпила немного.
Черников не сводил с нее взгляда, тоже чуть пригубил и выдохнул с довольным видом.
— Вещь…
— Фигни не держим. — Рита заметила под столом что-то вроде сейфа, открыла — это оказался мини-бар. Кола, шоколадки, чипсы и орехи моментально оказались на столе, Рита взяла себе шоколадку и уселась в кресло. Черников стоял у окна и все смотрел на город, не мог оторваться. Рита сделала небольшой глоток, коньяк таял на языке как шоколад, но все равно было еще холодно, а пальцы точно судорогой свело. Вспомнила, как покупала этот коньяк, и вино заодно, несколько бутылок отличного французского вина. Если и продавать душу дьяволу, то за шабли или совиньон, оно того стоит.
«Это дерьмо, дорогая», — раздался вдруг в голове голос матери. Рита точно снова видела ее перед собой: в тот день она прилетела из тура по Франции, вся легкая, радостная, нагруженная подарками — вином и косметикой, разбирала чемодан. Разбирала и рассказывала матери и про Аркашонский залив, про устричные фермы, об океанских приливах в Сен-Мало, о замках долины Луары и бескрайних песках в дельте Сены, где великая река сливается с Атлантикой, о том, что вино, сделанное из винограда с вершины холма, гораздо дороже вина из винограда равнины. Мать слушала ее, не перебивала, кивала, моргала из-под очков, а когда Рита выдохлась, сжала кулаки, ссутулилась и принялась так ходить по комнате.
— Ну все, это был последний раз. В последний раз ты съездила, никуда больше не поедешь. Денег не будет, времени не будет, заболеешь. В последний раз, в последний раз…
Она повторяла это как заведенная и все смотрела на Риту и улыбалась при этом, особенно когда говорила этот свой «последний раз». И от отпуска не осталось ничего, точно и никуда она не уезжала, не проехала и не пролетела несколько стран и много тысяч километров, этот «последний раз» придавил ее, как плита к земле. А потом мать открыла шабли.
— Что это за гадость? — бросила она, едва вдохнув запах белого вина.
— Это бургундское шабли.
— Это дерьмо, дорогая, — мать скривилась от первого глотка, — настоящее дерьмо. Если у тебя нет вкуса, это не значит, что его нет и у меня. Тебя в роддоме подменили, наверно, в кого ты такая кляча уродилась — не пойму. Вроде родители приличные.
Золото Бургундии полетело в раковину, следом мать швырнула бокал, и у него от удара отломилась тонкая ножка.
— Ритка, не пей столько, — Черников уселся на ковер и сам накатил хорошо так, от души. Потянулся за орешками, поглядел на крохотный пакетик и разорвал его. Рита улыбнулась и отпила еще, прикусила шоколадку. Черников шуршал пакетом, вылавливал там последний орех.
Потолок вдруг пошел вверх, стены разошлись, и Рита снова оказалась в больничной палате. Огромное помещение старой постройки пугало ее, на потолке были когда-то то ли картины, то ли фрески, их закрасили, но силуэты проступали, особенно по ночам, и Рита, ей было тогда семь или восемь лет, боялась их до истерики, до дрожи. Но сейчас она отходила от наркоза — ей вырезали аппендицит, операция прошла хорошо, сказал врач, и скоро надо будет вставать, чтобы шов зарастал правильно. Мать всю ночь сидела рядом с ней, и когда Рита отошла от наркоза, то первым, что она услышала, было:
— Ты сама виновата, если бы не ела столько семечек, тебе бы не делали операцию. Ты сама виновата. Ты еще долго теперь будешь болеть и не сможешь бегать.
Рита подумала тогда, что хорошо бы сейчас умереть и не мешать матери жить. Она же так страдает из-за своей дочери, а когда та умрет, ей сразу станет хорошо.
Коньяк вдруг потерял вкус и запах, Рита пила его глотками, как воду — такое с ней было уже, летом, кажется, чувство было очень знакомым. Она взяла бутылку, Черников отобрал ее у Риты и сам налил ей немного, едва прикрыл дно.
— Еще, — потребовала она и протянула стакан.
— Нефиг в одно лицо, — проворчал Черников, но все же долил немного, — алкаши так бухают. Как Руснакова твоя.
Перед глазами возник и мигом пропал образ косматой пьяной бабы, Рита помотала головой и выпила еще. Коньяк стал прежним, обжигал еще сильнее, шоколадка уже закончилась, и закусывать было нечем. Черников открыл колу и протянул ее Рите. Она отказалась, поднялась с кресла и подошла к окну. Мерцание огней завораживало, снег будто таял от неживого света, над городом крутился мутный вихрь, как бездомный, и не знал, куда бы ему прибиться и перезимовать.
— Руснакова, — Рита поежилась. Черников так и сидел на ковре с полупустым стаканом и не сводил с Риты глаз. — А ты как в банк попал? — вдруг вырвалось у нее.
— Служил срочную, потом еще три года по контракту. — Черников обхватил стакан обеими руками, точно грелся или, наоборот, согревал коньяк. — Потом вернулся домой — работы нет. Пришел по объявлению, что нужен охранник, Тарновский проводил собеседование. Я ему понравился. — Черников отпил немного, хотел встать, Рита толкнула его в плечо, и Черников остался на месте.
— А потом? — Она обошла Черникова, снова встала у окна. Тот заметно напрягся и не сводил с Риты глаз.
— Работал, учился в универе, Тарновский меня заставил, потом дорос до его зама. Женился, развелся. А что?
Он залпом прикончил коньяк, взял пустую бутылку и поглядел ее на просвет. Чуда не произошло, она не наполнилась, на дне остались несколько капель. Черников поднялся, поставил все на стол и шагнул к Рите. Она отошла вбок, залпом допила свое и тоже поставила пустой стакан на стол. И показала Черникову на кресло:
— Сядь туда.
— Зачем? — Он нервно улыбался, но сел-таки на самый край, готовый сорваться с места.
«Типа мужик приватный танец заказал». Текила будто рядом стояла и говорила Рите, что ей делать. Она скинула толстовку, Черников подался вперед, Рита толкнула его обеими руками.
— Ты чего? — Он подчинился, Рита
