На самом деле многое решило иное – тайное, неосознанное. Народ возненавидел новую власть, потому что… не стало самой власти. Народ, тысячелетиями живший при беспощадной власти, тосковал по ней, родимой. Временное правительство утопило власть в говорильне, свободах, нерешительности.

Власть валялась на земле. Ее подобрал Ильич.

Сначала мы захватили Совет. Его вождем стал быстро выпущенный на свободу Троцкий. Вскоре разнесся слух: Ильич вернулся в Петроград. Я его не видел. Он по-прежнему где-то скрывался, вроде как явился на заседание ЦК загримированный и потребовал от партии захватить власть…

Удивительный человек. Невероятно трусливый… и невероятно бесстрашный. Сколько испуганных голосов высказывались против восстания!

Но Ильич был неистов. Какими отборными ругательствами этот интеллигент клеймил противников! Шли лихорадочные совещания и голосования. Но голоса Кобы на них не слышали. Он голосовал вместе с Лениным, но молча, не выступая.

Бесстрашный Ильич победил и тотчас поспешил исчезнуть в подпольной квартире. Партия начала готовить восстание.

Захват власти осуществлял Троцкий. Он стал истинным отцом Октябрьского переворота… Помню, была глубокая ночь, в полутьме комнаты – Каменев, Зиновьев, Орджоникидзе, гигант матрос Дыбенко, этакий безмозглый мощный голем, и вечно простуженный, кашляющий прапорщик Крыленко. И конечно, Свердлов. Почти у всех торчат бородки клинышком, как у Троцкого.

Выступал Свердлов. Он был тогда вторым после Троцкого, главным оратором большевиков. И (повторюсь) верной ленинской тенью, исполнявшей любые его приказы.

Как преображает людей Революция! Свердлов уже не походил на тихого еврейского интеллигента, которого я знал в Туруханске. Революция – это театр, где люди начинают играть новые роли. Так я думал тогда… А сейчас я думаю: Революция – это нечто тайное, что прячется на самом дне души. Наша извечная жажда насилия, которая наконец-то вырывается наружу.

Свердлов стоял в полутьме, угрожающе черный. Жгуче-черные волосы, черные усы и бородка, черная кожа куртки, которую он сделал большевистской модой; на толстом носу поблескивали пенсне. Его так теперь и называли – Черный дьявол большевиков. Неукротимая энергия сжигала его. Он будто чувствовал, что жить ему недолго. Отчетливо помню, как в тот день Свердлов потребовал немедленного восстания. В ответ Троцкий… расхохотался! Он сказал:

– Забудьте это слово. Оставьте его Ильичу. Его дело – теория. Наше – практика! Наша цель: взять власть, но… никакого восстания! Восстание – это примитивно, да и много крови. Мы должны освоить новую тактику – по-мышиному, тихонечко вползти во власть. Для этого создадим при Совете Военный революционный комитет… Нет, нет, не для того, чтобы восставать и захватывать власть! Избави Бог! Но лишь для защиты Петрограда от немцев. – Хохочет Лев, покатываемся мы, хохочет Свердлов. – Объявим населению: дескать, Временное правительство задумало сдать город немцам и для этого хочет отослать части на фронт. Но мы, большевики, хотим защищать столицу. Поэтому войска должны оставаться в Петрограде. И перейти под командование Совета. Все – для защиты столицы! – Собрание опять гогочет. (Всех этих весельчаков приберет впоследствии Коба – все погибнут.) – Будем действовать малыми группами – ни демонстраций, ни баррикад! Не будет ничего такого, что привыкли видеть при восстаниях. Потихоньку-полегоньку захватим все артерии города – почту, телеграф, мосты, вокзалы. Мы вовлечем массы в переворот, а они… даже не заметят этого!..

Теперь выдумщик Троцкий метался по митингам рабочих и солдат. Вот он стоит на трибуне, гипнотизируя зал протянутой рукой. Какой могучий голос! Воистину, глас Революции:

– Временное правительство дало приказы своей осатанелой гвардии расстреливать рабочих! Поздно! Близок час истины! Богачей буржуев – в тюрьмы! Отдай награбленное трудовому народу, солдатам, умирающим за тебя на фронте. У тебя, буржуй, две шубы, одну отдай солдату в окопах. Отдай рабочему свои теплые сапоги, зачем тебе они, если ты не работаешь и сидишь дома!..

Восторженный рев толпы…

Троцкий разработал переворот буквально по минутам.

Мы вместе с уральским боевиком Колей Мячиным получили задание 24 октября занять почту и телеграф. (Тот самый Коля Мячин, который под именем комиссара Яковлева в 1918 году перевезет последнего нашего царя из тобольского заключения на смерть в Екатеринбург. Бесстрашный Коля Мячин. Мой большой друг… И его тоже расстреляет памятливый Коба.)

Ленина я по-прежнему не видел. Он продолжал где-то скрываться. Не видел я и Кобу… И вдруг дня за три до переворота Коба явился ко мне собственной персоной. Как обычно (без «здравствуйте») объявил:

– Мы с тобой в восстании не участвуем. У нас будет совсем другая задача, так приказал Ильич. – И закончил: – Одевайся, Фудзи, нас ждут.

Извозчик ждал у дома. Он ничего более не объяснял, и я ничего более не спрашивал (как это часто у нас бывало). Мы сели на дрожки.

Остановились у безликого доходного петербургского дома.

Он сказал:

– Здесь квартира товарища Фофановой. В ней мы будем жить…

(Маргариту Фофанову я знал по общей работе в Петроградском Совете. Дама за тридцать, вечно простуженная, блеклая, в коричневом платье курсистки с белым воротничком. С юности в революционном движении. Пожила на конспиративных квартирах. Кажется, там и прижила двоих детей, но, может, и побывала замужем.)

Молча мы поднимались по лестнице. У двери, обитой потертой клеенкой, Коба бросил по-грузински:

– Не удивляйся.

Самой Фофановой в квартире не оказалось. Дверь открыла ослепительная дама – миниатюрная красотка с огромными глазами. Мимо нас проплыла парижская шляпа – уходила товарищ Инесса Арманд. Я тотчас понял, кого увижу в соседней комнате… Он сидел в гостиной, лобастый, лысый, торопливо писал. Скрывавшийся здесь Вождь готовившегося восстания. Он был по-прежнему без усов и бороды, которые сбрил ему брадобрей Коба Сталин.

Вот так мы стали верными нукерами – охранниками Вождя. Это и была наша секретная миссия в дни Октябрьского переворота.

Мы поселились в комнате рядом с гостиной. Помню, укладываясь спать, Коба сказал мне со смешком:

– Не могу на него смотреть без бороды. Вождь должен быть бородатый, как Карл Маркс, на худой конец, усатый. – И засмеялся: – Мижду нами говоря… – (Это «мижду нами говоря», которое он произносил со смешным акцентом, станет впоследствии его любимой присказкой.) – Ильич потребовал, чтобы около него были сейчас самые надежные и самые смелые. Он назвал их. Кого назвал? Опять нас с тобой, Фудзи. – И он снова прыснул в усы. После чего сообщил задачу: в случае разгрома восстания немедля вывозим Вождя из Петрограда в Гельсингфорс. А пока мы связные между Ильичом и готовящимся восстанием…

Точнее, связным стал я. И приходивший в квартиру длиннющий мрачный финн Райхья. Сам Коба дежурил при Ильиче неотлучно и никуда не уходил из квартиры.