– Думаю, что сначала, Геннадий, мне придется открыть вам небольшую тайну, – начала я свою атаку. – И конечно, я вам ее открою, тем более что надеюсь, что и вы со своей стороны в ответ на такую мою любезность, будете со мной откровенны. Дело в том, что здесь, в театре, я работаю не совсем по специальности. К сожалению, и в особенности к сожалению для вас, Геннадий, по специальности я вовсе не художник. Увы, Геннадий, по специальности я частный детектив. Не нужно снова разевать рот. Так бывает, Геннадий. Жизнь, она вообще, знаете ли, полна сюрпризов. Кто бы мог подумать, например, что такой тихий, такой во всех отношениях положительный молодой человек, как вы, окажется замешанным в такое нехорошее дело, как убийство? А? Геннадий? Как же так? Вы такой добросовестный работник, вы не имеете никаких замечаний, вас можно просто вешать на доску почета, и вдруг… Ведь это не был несчастный случай, не правда ли? Полиция немножко ошиблась. Оперативники взяли за основу то, что никого не было рядом с несчастной девушкой в тот момент, когда она падала в люк, и решили, что это был несчастный случай. Конечно, откуда же могли знать наивные полицейские, что они имеют дело с таким выдающимся придумщиком, как Геннадий? Как они могли догадаться, что совсем необязательно толкать человека руками, чтобы он упал в люк? Все это можно устроить гораздо проще. Проще и безопаснее. Для себя безопаснее. А для чересчур импульсивной девушки – со стопроцентной гарантией летального исхода. Да, Геннадий? Смазать ее подошвы расплавленным парафином, а потом окликнуть ее погромче – и дело в шляпе. Кому же в голову придет осматривать подошвы, не правда ли, Геннадий? Да и этот окрик, разве он был предназначен для того, чтобы заставить Оксану задергаться и в конце концов потерять равновесие? Разве для этого вы кричали, Геннадий? Конечно, нет! Я знаю, что нет. И все знают, что нет. Подойдите сейчас к любому в театре и спросите: «Зачем кричал Геннадий?» – вам каждый ответит: «Чтобы предупредить об опасности». И вы достигли своей цели, Геннадий. И об опасности предупредили, и алиби себе обеспечили, и от неизвестно чем помешавшей вам девушки избавились. Вы просто молодец, Геннадий. Вы учли все. Все, кроме одной незначительной мелочи. То расследование, о котором вы от меня узнали, оно не планируется в каком-то отдаленном будущем. Нет, Геннадий, оно уже идет. Скажу вам даже больше – оно уже закончено. Преступник найден, Геннадий. Он вернулся на место преступления, чтобы забрать единственную улику, которая может свидетельствовать против него, улику, которую он сейчас держит в руках и на которой остались отпечатки его пальцев. Он вернулся, и это зафиксировала скрытая видеокамера, и теперь ему не отпереться. Что? Что такое, Геннадий? Зачем вы двигаете туда-сюда свою челюсть? Вы имеете что-то возразить, Геннадий? Неужели вы хотите это сделать? Что ж, я слушаю вас.

Да, признаю, давление было жестким. Может быть, даже слишком жестким. Думаю, бедному Геннадию нечасто доводилось испытывать в своей жизни такой прессинг. Но что мне было делать? У меня ничего на него не имелось, и единственным моим шансом было чистосердечное признание. Вот я и пыталась его получить доступными мне средствами.

В продолжение моего монолога на лице Геннадия сменилась целая гамма самых разнообразных выражений – от немого изумления до протестующего негодования. К концу моей речи он уже не в силах был сдерживать свои чувства и, обретя наконец дар речи, но все еще плохо собой владея из-за нахлынувших эмоций, закричал, срываясь на пронзительный детский дискант:

– Все было не так!

– А как? – не будучи на сей раз многословной, спросила я.

– Я… я не убивал… я… не хотел…

На Геннадия больно было смотреть. Губы у него дергались так, что он не мог нормально говорить, он тяжело дышал, и сердце в его груди колотилось так, что колыхалась рубашка.

Что ж, возможно, я немножко и пережала. Бывает.

В честь сегодняшней премьеры Наталья принесла к обеду бутылку сладенького домашнего вина. Мы немного выпили, но поскольку большинству из наших сотрудниц для того, чтобы в стельку напиться, достаточно было понюхать пробку, то почти все содержимое бутылки осталось на месте. Я подумала, что сейчас это содержимое придется как нельзя более кстати.

– Успокойтесь, Геннадий, – сказала я, доставая из шкафа бутылку. – Вот, выпейте немного.

Я налила полный стакан, и бедный Гена опорожнил его залпом.

– Вот и прекрасно. Надеюсь, вам полегчало. А теперь успокойтесь и расскажите все по порядку.

– Я не убивал, не убивал, – твердил Гена.

Час от часу не легче! Это что же, он теперь будет так вот повторять одно и то же как попугай? Нет уж, дорогие товарищи, такой расклад меня не устроит! Не для того я столько времени, иногда даже с риском для своей драгоценной жизни, занималась этим делом, чтобы теперь сидеть и это слушать.

Чтобы окончательно привести Гену в чувство и дать ему понять, что краткими возгласами он от меня не отделается, я раскрыла свой последний козырь.

– Должна сообщить вам еще кое-что, Геннадий. Клиент, заказавший мне это расследование, – очень серьезный человек. Он совсем не понимает шуток. И сам не склонен шутить. Поэтому, когда я представлю ему материалы расследования, уверяю вас, он отнесется к ним очень серьезно. И если он увидит, что эти материалы свидетельствуют не в вашу пользу, указания, которые он отдаст своим подчиненным, никто не примет за шутку. Нет, эти указания будут выполнены совершенно буквально и не-укоснительно, потому что никто из его подчиненных не захочет оказаться на вашем месте. Я же со своей стороны могу сказать вам только одно: на данный момент материалы дела настолько красноречиво свидетельствуют против вас, что только самое искреннее и подробное изложение всех обстоятельств случившегося, возможно, поможет нам с вами найти среди всего прочего обстоятельства смягчающие. Я подчеркиваю – возможно, поможет. А возможно, и нет. Поэтому у вас есть только один выход – успокоиться и рассказать мне все, как оно было на самом деле. Хотите еще вина?

Похоже, мое внушение подействовало, потому что губы Геннадия дергались уже не так сильно, и в глазах его начали появляться проблески сознания.

– Да… да, пожалуйста, налейте еще.

Осушив еще один стакан, Гена окончательно пришел в чувство и заговорил почти спокойно.

– Оксана эта та еще стерва была, это тебе… вам каждый скажет. Но мне до этого было очень мало дела, пока она не начала подкапываться к Ольге. Наталья собиралась уходить куда-то, здесь ведь совсем не платят. Она нашла что-то посолиднее и собиралась увольняться, а на свое место хотела оставить Ольгу. А эта… она разве такое пропустит? У самой ни образования, ничего, а туда же. Начала к Ольге придираться, сначала по мелочам, а потом видит, что не больно-то кто на это внимание обращает, ну она и задумала так ее подставить, чтобы уже наверняка. Выпросила у Натальи книгу какую-то, а потом подобрала такой момент, чтобы, кроме Ольги, в цехе никого не было, ну и приперлась сюда. Вот, мол, я пришла, книгу возвращаю. Еще прошлась по театру, раззвонила тут всем. Чтобы все знали, какая она хорошая, – что брала, все вернула. Ну вот. Оля положила эту книгу Наталье в стол и после работы, как обычно, пошла домой. А на следующий день все пришли, а книги нет. Сам-то я об этом только через несколько дней узнал. Оля, она ведь… из нее клещами не вытянешь. Смотрю, ходит грустная, спросил – нет, ничего. Потом только, когда я сплетню уже услышал, рассказала. Если б я заранее знал, я бы это Оксанку… Это ведь она сама книгу сперла.