Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Истинный меридиан — это ведь тоже абстракция, придуманная людьми для удобства судовождения. Но без этой абстракции сейчас уже не вывести корабля в океан.
Я с юных лет был постоянным свидетелем ваших трудов и готовности умереть по первому приказанию, мы сдружились давно; я горжусь вами с детства!
Адмирал Нахимов
Как Авачинская сопка открывает с моря берега Камчатки, так и Секирная гора, далеко видимая, открывает Соловки…
Ранней весной, когда леса еще додремывают под снежной шубой зимние сны, с далекого Мурмана уже летит на Соловки первая чайка. Это чайка-вестница, и отличить ее легко — на шее у нее черное ожерелье. Она садится на башню маяка, что стоит на вершине Секирной горы, и целый день над островом разносятся ее резкие крики… Все вороны, прожившие зиму на Соловках, вдруг разом снимаются, отчаянно галдя, и черная эскадрилья отбывает в сторону материка, А на следующий день уже летят на Соловки чайки, чтобы жить здесь до осени. Местные рыбаки говорили юнгам, что чайка на Соловках — особой породы, которая так и зовется «соловецкой». Впрочем, особой разницы между чайками юнги не замечали. Весна! Загорелись первые ландыши на полянах
* * *
Глубокий тыл послал на фронт письма. Их был очень много, этих писем, и писали их, как правило, женщины. Весной часть таких писем неведомыми путями попала на Соловки. По разнарядке, чтобы никого не обидеть, несколько писем было отправлено и в Савватьево.
Росомаха прочитал на одном конверте:
— Отличнику боевой и политической подготовки имя не указано… Кто у нас тут отличник? — и вручил письмо Огурцову: — Тебе отвечать…
Савка еще ни разу в жизни не получал писем от посторонних людей, тем более от незнакомой тетеньки. Это его так разволновало, что он не стал вскрывать письмо в присутствии класса, забрался с конвертом в густой бурелом, уселся на мягкий сугроб и там прочитал его. Неведомая корреспондентка предлагала Савке встретиться в Костроме в шесть часов вечера после войны. Переписываться она хочет с героем-моряком, который, начав с ней переписку, должен еще крепче бить фашистов. Сама она замужем еще не была, все находят ее очень симпатичной, просит героя прислать фотокарточку.
Вечером, сидя в кубрике, Савка писал ответ, старательно закрывая свое письмо от шныряющих мимо товарищей.
Уважаемая Глафира Степановна!
Сразу сообщаю, что я никакой не герой, мне скоро исполнится 15 лет, а сейчас я отличник учебы, как Вы того и желали. Когда я научусь всему, что надо знать, меня отправят на боевые корабли. Мамы у меня нету, папа пропал под Сталинградом, зато у меня есть бабушка, которая живет в Ленинграде. Вы только не беспокойтесь — кормят нас здесь хорошо. Тут собрались одни некурящие, вдобавок баталеры выдают нам 300 гр. сахарного песку. Сладкое я очень люблю и мечтаю, что после войны до отвала наемся пирожных …
Над ухом Савки раздался голос:
— Нет, вы только гляньте, что этот лопух тут сочиняет!
Письмо отняли, и на правах морского братства оно было прочитано во всеуслышание. Юнги дружно кипятились, возмущенные:
— Как тебе не стыдно? Кто же такие письма с флота шлет?
— А что? — заробел Савка. — Ошибок, кажется, нет.
Игорь Московский был особенно недоволен:
— Твое письмо — сплошная моральная ошибка. Ты кому пишешь? Женщине, которая желает видеть в тебе не сопляка, а героя… Чего ж ты расписываешь, как маленький, про сладкое?
С другого «борта» вмешался и старшина Колесник:
— Если она просит фотографию героя прислать, я согласен свою пожертвовать… У меня как раз физия неотразимая! В Костроме еще не бывал. Почему бы и не заглянуть в нее… проездом.
Савка растерялся оттого, что его личное дело стало общим. В конце концов поручили писать Игорю Московскому, и тот накатал:
Дорогая боевая подруга!
Вот уже пятые сутки грохочет шторм силою в 10 баллов по шкале Бофорта. Только что выдержан жестокий бой. Противник в результате побежден. В грохоте океана уже рождается могучая симфония нашей победы. Не горюй, подруга! В шесть часов вечера после войны жди меня на вокзале. Мы не пропадем! Все штаги натянуты, ветер бьет нас в крутой бейдевинд, вовсю скрипят стрингеры, пиллерсы, бимсы со шпангоутами …
Далее по порядку были перечислены части корабельного набора.
— Вот так надо брать их за жабры! — сказал Игорь.
Колесник настойчиво пихал в конверт свою карточку — портрет морского красавца двадцати пяти лет. Но Росомаха идеи своего соседа не одобрил, а юнгам заявил откровенно:
— Сколько вас учу — и все без толку… Я только и спокоен за вас, пока вы дрыхнете… Подумайте сами. Живет себе женщина. Вкалывает по шестнадцать часов у станка. Выкупает пайку хлеба по карточкам, носит ватники, мечтает о том счастье, что настанет в шесть часов вечера после войны… Лучше уж ничего не написать, а врать… подло! Тем более — по отношению к одинокой женщине. А ты, Игорь, — сказал Росомаха старшему — я ведь дураком тебя не считал. Что же ты? Решил стрингером покорить? Огурцов, конечно, сморозил глупость, но зато глупость была честной… Отбой. Дробь атаке. Ложитесь-ка спать!
От такой взбучки покорнейшим образом расползались по этажам своих нар, словно попрятались по квартирам. Долго молчали. Потом любопытный Коля Поскочин свесился в темноту с койки:
— Товарищ старшина… а товарищ старшина!
— Ну, чего тебе?
— Вы разве не спите?
— Во нахал! Разбудил, а теперь спрашивает.
— Прошу прощения. Вы на нашей Таньке женитесь?
— Это ты у нее и спроси, — сдипломатничал Росомаха.
Джек Баранов решил внести в разговор активность:
— А что вы после войны делать будете?
— Займу пост, который и до войны занимал.
— Кем же вы были?
— Я капитаном был, — не сразу отвечал Росомаха,
— Каким капитаном? — удивился весь кубрик.
— И диплом имею. Корабли водил.
Все примолкли, как воды в рот набрали. Вот это новость!
— Ну да, — продолжал Росомаха, громко зевая. — Окончил техникум водного транспорта. Днепровского бассейна. И до войны уже плавал капитаном речного трамвая в Киеве…
Грянул хохот, от которого тряслись даже нары:
— Речной трамвай… капитаном! Ха-ха!
Росомаха в потемках повернулся к Колеснику:
— Во народец собрался! Пальца не покажи — сразу со смеху помирают… Да что вы трамвай-то мой обхохатываете? Он же шестьдесят тонн водоизмещением. Узла четыре вниз по течению нарезал…
Засыпая снова, старшина ворчал:
— Посмотрю еще, на какое корыто вас посадят…