«Сила не дает прав», — писал Талейран. Европа заплатила за силовую политику морем крови и слез. Золотой век мира не за горами, если все поймут эту простую истину.

Талейран обдумал каждое слово своего заявления и постарался сделать так, чтобы о нем узнало как можно больше людей. Он лично вручил копию письма посланнику царя Адаму Чарторыйскому, а второй экземпляр послал лорду Каслри.

Князь хотел, чтобы его мнение услышал не только Меттерних, но и Вена, и желательно вся Европа.

Многие делегаты в Вене приветствовали заявление Талей-рана, называли его шедевром дипломатического искусства. Пруссаки отнеслись к нему настороженно. Они расценили его как хитроумную, завуалированную попытку французского министра расколоть союзников, и прусские посланники предприняли меры по дискредитации как самого Талейрана, так и политики Франции. Разве можно воспринимать всерьез слова Талейрана? Разве он не нарушал многократно клятвы и обещания? Кто-то в прусском посольстве распространил историю, будто бы Франция собирается захватить левобережье Рейна и Бельгию, как она это уже делала в девяностых годах XVIII века.

Вдобавок ко всему позицию Талейрана компрометировали и другие слухи, на этот раз имевшие под собой основания.

В Вену поступало все больше информации, свидетельствовавшей о политической нестабильности во Франции. Король Людовик XVIII, пробыв на троне всего шесть месяцев, стал крайне непопулярен, и французы ненавидели его правительство точно так же, как и режим, существовавший накануне революции. Генералы проявляли недовольство. Солдаты тосковали по Наполеону, роптали ветераны, доведенные до такого состояния, что им приходилось просить подаяние или воровать. В декабре Талейран получил из военного министерства доклад, из которого можно было сделать вполне определенные выводы. Королевский пехотный полк сжег наполеоновских орлов, и «каждый солдат съел порцию золы, запив ее кружкой вина за здоровье Бонапарта».

Все это усложняло жизнь Талейрану. Он представлял короля, терявшего контроль над страной, в которой зрели заговоры, волнения и беспорядки. Как всегда, он держался спокойно и уверенно, но и прусские посланники, очевидно, располагали сведениями о положении дел во Франции. Они обвиняли французского министра в некомпетентности: либо Талейран не знает о кризисе у себя дома, либо скрывает его. Пора было разворачивать пропагандистскую кампанию и Талейрану.

На башнях по обеим сторонам гавани развевались новые флаги Эльбы — белые полотнища с диагональной красной полосой, украшенной тремя золотыми пчелами. Дизайн придумал сам Наполеон еще в мае 1814 года, находясь на борту фрегата «Неустрашимый». Портной на корабле позаимствовал у моряков парусину и сшил два флага для островной империи Бонапарта.

Новому жилищу Наполеона было далеко до Тюильри. Его не окружали позолоченные бронзовые кресла с головами грифов, отсутствовал любимый стол, выполненный в виде песочных часов и изобретенный тоже Наполеоном. Не было большого портрета «короля-солнца» Людовика XIV с красно-бело-синей республиканской кокардой на голове. Обстановка изменилась. Но Наполеон оставался тем же человеком, только чуть постарше, похудее в плечах и покруглее телом.

Сорокапятилетний император по-прежнему стаптывал сапоги, стремительно расхаживая взад-вперед по комнате и диктуя свои мысли или распоряжения секретарю, который сидел неподвижно и молча, как «предмет мебели». Чем резвее ходил Наполеон, тем быстрее он говорил, и секретарь едва поспевал записывать слова.

Наполеон фонтанировал идеями и приказаниями. Он нанял архитекторов, каменщиков и плотников и затеял основательную реконструкцию дома «У мельниц» по собственному проекту. Добавился второй этаж, на который вела розовая мраморная лестница: две четырехкомнатные анфилады, соединенные просторным салоном. Одно крыло отводилось жене, другое — сыну, хотя явных признаков того, что они приедут, не было. Благодаря восьми окнам салон казался еще объемнее. На окнах, конечно, висели ставни. Под южным горячим солнцем дом раскалялся как печь.

Непоседливый Наполеон въехал во дворец, не дожидаясь, когда закончится ремонт. Фасад все еще закрывали леса, в комнатах пахло краской и непросохшим цементом, в салоне сгрудились белые и позолоченные кресла. В кабинет рабочие только что занесли стулья, обшитые зеленым шелком, письменный стол из красного дерева и желтую софу с золотыми львами.

Потолок спальной был покрашен под цвет походной палатки. Часть мебели Наполеон завез из заброшенных хором сестры Элизы в Тоскане, оккупированной австрийцами. Бонапарт все еще сердился на сестру за дезертирство к союзникам и приказал совершить рейд в ее поместье, во время которого и были фактически выкрадены письменный стол, часы и ее знаменитое позолоченное ложе из темного дуба. Это была превосходная идея, считал Наполеон, — наказать сестру и уколоть Австрию.

Наполеон набрал другую «великую армию» — обслуживающего персонала. Только на кухнях трудились тринадцать человек под предводительством главного повара и главного пекаря. Помимо девятнадцати слуг, жизнедеятельность императора обеспечивали камердинеры, садовники, кучера, конюхи, шорники, слесари, портные и множество других тружеников, одетых в новехонькие зеленые мундиры с золотым шитьем. Жалованье выдавалось скромное, но островитяне, получившие работу при дворе, были довольны. Мальчишки, помогавшие поварам на кухне, гордились близостью к знаменитому человеку и на улице корчили из себя «Наполеонов».

«Великая армия» обслуги у Наполеона получилась интернациональная — французы, итальянцы, корсиканцы, жители Эльбы. Женщина из местной деревни стала заведовать гардеробом, пианиста из Флоренции Наполеон назначил музыкальным директором, компатриота-корсиканца сделал придворным парикмахером — свалявшиеся волосы Бонапарта действительно нуждались в ножницах.

Но при Наполеоне находился один иностранец, которого никак нельзя было занести в число слуг, — офицер из Великобритании, которому поручили присматривать за Бонапартом и поддерживать связь с Лондоном, тридцативосьмилетний шотландец Нил Кемпбелл, сражавшийся с французами в Вест-Индии, Испании и других местах. В конце битв с Наполеоном Кемпбелл служил военным атташе при русском царе. Его уважали за храбрость, в последнем сражении он получил тяжелое ранение ударом сабли по голове и пикой под ребро. Когда Кемпбелл отправлялся на Эльбу, его голова все еще была забинтована, а правая рука висела на перевязи.

Можно лишь удивляться тому, что к недавней грозе всей Европы был приставлен малоизвестный офицер, подобранный тем не менее самим лордом Каслри. Объясняется это очень просто. Желающих поехать на Эльбу практически не было. Никто не хотел оказаться в «одной клетке» с Наполеоном на «Богом забытом острове».

Положение Кемпбелла действительно было трудным. Во-первых, Каслри толком не объяснил, что именно он должен делать на Эльбе. У него не было ни секретных, ни открытых, вообще никаких конкретных инструкций. Ему не сообщили об условиях отречения, даже не показали текст договора. Все, что было известно Кемпбеллу, он узнал из газет или от сослуживцев.