— Элеонора, — прошептал он. — Мы здесь играли и играем свою роль, только и всего. Мне очень жаль Асмаю, Фируза и Бальдура, но мне также очень жаль моих товарищей, страдающих в лагере за этими стенами. Поэтому я просто обязан воспользоваться тем, что ты мне рассказала.

В последующие дни Теодор умело и хитро плел паутину тонкой интриги. Фируз узнал о неверности своей жены, а потом удостоверился в этом лично. На людях не было ни ссор, ни скандала. Бальдура вызвали в башню и уволили, а Асмая просто исчезла. Фируз уведомил Теодора о том, что отослал жену назад к ее родственникам. Теодор, который хорошо умел слушать, дал совет своему новому другу. И Фируз подал прошение Яги-Сиану, чтобы тот свершил правосудие над прелюбодеем Бальдуром, однако правитель, у которого и без того было полно всяческих проблем, наотрез отказался удовлетворить прошение. Фируз вернулся в башню крайне возмущенный и утопил свое горе в нескольких бокалах вина. И Теодор, как библейский змей-искуситель, пробрался в его душу. Фируз молча выслушал его. Теодор говорил о том, что все ворота Антиохии заблокированы, город лишен подвоза съестных припасов и потому падет рано или поздно. А потом подсказал Фирузу, как можно обеспечить торжество справедливости и отомстить не только Бальдуру, которого защищал Яги-Сиан, но и самому правителю Антиохии.

В течение недели плел Теодор сеть интриг, и Фируз в нее попался. Он вошел в тайный сговор с Теодором и торжественно пообещал ему, что в назначенный час сдаст башни-близнецы Боэмунду и «Армии Господа». Западня захлопнулась. Фируз не мог дать задний ход. Если бы сейчас он раскрыл заговор Яги-Сиану, то его, вместе с Теодором и другими перебежчиками, казнили бы как предателя. Сдача башен стала лишь вопросом времени и удобного случая.

Quo vulneratus insuper, mucorne diro lanceae[13].

Святой Венанций Фортунат. Гимн в честь креста

Лето заканчивалось. Воды в городе было вдоволь, но базары пустовали. Обозленный Фируз стал желать прихода «Армии Господа» даже сильнее, чем Теодор. Ситуация и в городе, и вокруг него постоянно ухудшалась. Крестоносцы выкапывали и ели трупы, в лагере процветало людоедство, а в Антиохии цены на продовольствие взлетели так высоко, что на улицах лежали пухнущие от голода люди и просили еды. Возле Мостовых ворот и возле ворот Святого Георгия произошли жестокие сражения, когда Яги-Сиан предпринял отчаянные попытки разрушить укрепления и редуты, наскоро возведенные осаждающими, но эти попытки потерпели фиаско, и франки еще больше ужесточили осаду. Просочились новые известия. Хебога, атабек халифа Багдадского и эмира Мосульского, быстро приближался к городу с огромной армией, готовой сокрушить франков. Эта новость подняла настроение обороняющихся. Фируз подал еще одно прошение, но Бальдур был необходим для того, чтобы возглавлять вылазки через Мостовые ворота, и потому Яги-Сиан снова отказался удовлетворить прошение.

К концу мая и осажденные, и осаждающие настойчиво искали способы сокрушить друг друга. Предводители «Армии Господа», введенные в заблуждение некоторыми торговцами и считавшие, что Антиохия находится на грани сдачи, отправили в город своих послов под руководством Вало, коннетабля Франции. Но послов немедленно схватили и убили, а их отсеченные головы забросили катапультой в лагерь франков. Этот кровавый инцидент лишь усилил напряженность и ожесточение. Теодор, побаиваясь, что Яги-Сиан раскроет его заговор, решил, что настал час действовать. В День Благословенной Пресвятой Девы, в последнюю ночь мая 1098 года от Рождества Христова, Теодор и Фируз вышли на парапет башни. Теодор выпустил стрелу с посланием, и она улетела вниз, в темноту. В ответ трижды мигнул фонарь, подтверждая, что послание было благополучно получено и понято. Жребий был брошен. В ночь на второе июня башни-близнецы должны были сдаться.

Часы перед этим событием прошли в лихорадочном ожидании и боязни провала.

Город страдал от недостатка провизии и подвергался непрерывным атакам. Было получено известие о том, что Хебога и его многотысячная армия находятся всего в одном дне пути от города. Над «Армией Господа» нависла угроза оказаться прижатой к городским стенам, угроза полного уничтожения. Скорость действий вышла на первый план, был дорог каждый час. Рано утром 2 июня во время последней ночной смены Теодор разбудил Элеонору. Симеону приказали стеречь Имогену, а Элеонора с Теодором пошли вслед за Фирузом на боевую площадку главной башни. Армянин был спокоен и решителен в своем намерении довести дело до конца. По словам Теодора, это был человек, который закрыл за собой одну дверь своей жизни и собирался теперь открыть другую.

Элеоноре казалось, что все это ей снится. Внизу не раздавалось ни звука, лишь прохладный ветерок обдувал их потные лица. Она стояла на последней ступени в тени дверей, а Фируз и Теодор разговаривали со стражниками, гревшими руки над жаровней. Вдруг она услышала лязг стали, щелчок арбалетного выстрела и стоны умирающих. Элеонору позвали, и она увидела, что трупы стражников положили на боевую площадку, и по водосточному колодцу побежали ручейки крови. Теодор, стоя между зубцами стены, опускал вниз просмоленный канат, а Фируз прикреплял противоположный его конец к железному крюку, загнанному в стену. Элеонора подбежала к краю, присмотрелась и различила внизу слабое мерцание фонаря. Крепчающий утренний бриз донес до нее негромкий лязг доспехов. Внизу группировались воины «Армии Господа» — отчаянные, голодные и жаждущие кровопролития. Теодор поднатужился и потянул канат; на его конце показалась лестница из бычьей кожи, прицепленная осаждающими. Фируз закрепил ее на стене. Пока Элеонора и Теодор ждали, спрятавшись в темноте, прошла, казалось, целая вечность. Снизу долетели кряхтенье и стоны, потом появился Гуго и спрыгнул со стены на боевую площадку. За ним последовал Готфрид. Теодор свистнул из своего укрытия, и они подошли к нему. При слабом свете фонаря оба были похожи на призраков, облаченных в кольчуги и шлемы с широкими планками для защиты носа. Гуго, звякнув доспехами, порывисто прижал к себе Элеонору, погладил ее по голове, прошептал что-то неразборчивое и исчез в башне. Готфрид поцеловал ее в губы, улыбнулся и последовал за Гуго. Теодор поспешил за ними, а остальные стали смотреть вниз, просунув головы между зубцами башни. Вскоре на боевой площадке противоположной башни тоже заметались и запрыгали тени. Послышался негромкий лязг металла, кто-то упал. Элеонора услышала сдавленный крик. Это был Фируз.

— Лестница! — выкрикнул он. — Лестница порвалась!

Он лихорадочно спустил вниз веревку, с помощью которой вытащил и закрепил еще одну лестницу. Элеонора спряталась в тени, как и приказал ей Теодор. Еще несколько рыцарей поднялись наверх. Их глаза пылали одновременно и страхом и гневом, а в душах кипело неистовство. Несмотря на страх, они страстно желали поквитаться с врагом. Обнажив мечи, франки поспешили вниз по ступенькам, а вслед за ними отправился Фируз. Вскоре внизу послышались лязг и удары. Это рыцари пытались выломать потайные ворота. На стенах вспыхнули огни. На соседних башнях зазвенело оружие; этот звук напоминал набат. Наконец послышался громкий треск, и Элеонора сбежала по ступенькам. Узкий винтовой колодец разил потом, кожей, запахом лошадей и другими «ароматами», принесенными из лагеря рыцарями. На пороге башни в луже крови лежал труп, а во дворе кишмя кишели воины в кольчугах. Потайные ворота были разнесены на куски. В проеме показался какой-то гигант на черном боевом коне. Под воинственные крики и радостные возгласы он развернул кроваво-красное знамя, которое привез с собой. То был Боэмунд со штандартом в одной руке и мечом в другой. Его зычный голос прозвучал похоронным звоном в Антиохии.