— Я все-таки вырвусь тут у вас на море, — отвечал ему я, — сяду на берегу и буду смотреть, как из ямок в песке вылезают серые песчаные крабы. Вылезают, катают шарики из песка — знать бы, зачем, — а потом наступает прилив, и крабы вместе с норками опять скрываются под водой, шарики смываются приливом без пощады, но через несколько часов крабы снова окажутся на суше и опять будут их катать. Сотнями и тысячами, сколько хватает глаз, по всему пляжу. И я буду сидеть и думать: как же они принимают решения, насчет того — катать или не катать? Рационально ли? А в метре от берега из воды высовывается какой-то камень, и по нему в сантиметре выше уровня ватерлинии бегают мокрые черные крабы совсем другой породы, они всегда в море, у них другая еда. Так вот, считают ли эти крабы себя более умными, чем их песчаные собратья? Что думают те, которые всю жизнь проводят в песке, о тех, что на камнях?

— Так, — сказал Евгений. — Осталось законцептуализировать еще одну мысль: а что думают крабы об этом странном создании на песке, закрывающем задом их норки? Считают ли они это создание высшим по отношению к себе или, наоборот, чем-то типа очень большого кальмара? И вообще, кто на кого смотрит — ты на краба или краб на тебя?

— Ну, вот что, — сказал я. — Для таких конструкций у нас есть другой писатель. Хороший. Я Чжуан-цзы в последний раз читал на пятом курсе, потому что меня заставили, и это было давно. Лучше скажи, что же стало с Лизой? То есть мы только что видели, что у нее сегодня все хорошо, но как это получилось? Есть ли там какая-то потрясающая история или она скучна до зевоты? Только не говори, что она просто нашла мужчину, а на самом деле это мужчина нашел ее, и с тех пор они по этому вопросу ведут дискуссии. Чжуан-цзы пойдет на фиг.

— А на самом деле в этом направлении пошла сама Лиза, и вообще-то подробности ее путешествия не знает, наверное, никто, — сказал Евгений. — Но… Потрясающие истории здесь есть у всех, и у Лизы тоже, не сомневайся.

Все произошло из-за Нонны. Той, с которой Лиза делила гостиничную комнату, пока не пришлось перебраться к Максику. Подруга или не совсем, но Нонна согласилась взять часть вещей Лизы и — зачем-то — ее паспорт. А этого, конечно, делать нельзя никогда и ни с кем.

Паспорт лежал в бумажнике рядом с банковской карточкой, и какой-то смысл в этом был — Лиза попросту прятала у Нонны карточку от самой себя, стараясь пользоваться ею как можно реже, обходиться только самым нужным, в ожидании поздней московской весны или еще непонятно чего. А Нонна, которая не выносила Максика и люто ненавидела новое руководство компании, всегда делала что-то хорошее для Лизы. Просто из принципа делала.

И вот однажды Лиза, увлеченная экономией очередной тоненькой пачки батов (живя уже в какой-то довольно жуткой конуре, отеле для рюкзачников), на целую неделю забыла о Нонне.

О дальнейшем догадаться нетрудно. В комнате Нонны (где так много месяцев провела и Лиза) к концу этой недели уже жили мирные немцы. Нонна, как и все, кто в компании хоть что-то собой представлял, была наконец уволена и отправилась отдыхать. На «Белый песок», гласила ее записка Лизе внизу, на стойке. На две недели. Вчера.

У Лизы был выбор, и довольно разнообразный. Самый разумный — не делать ничего и ждать возвращения Нонны, заняв деньги у кого-то в бывшей своей или любой другой русской компании, в Паттае их десятки. Зайти в «БИК-тур», спросить там телефон Нонны… Но тогда Лизе надо было покупать не только телефонную карточку, но и сам телефон, который в переполохе увез на Ломбок Максик. Звонить из бывшего офиса и вообще посещать свою бывшую компанию не хотелось совсем. Пришлось; но телефон Нонны не отвечал, хотя это могло означать что угодно — его хозяйка качается на волне, например.

И Лиза приняла по-своему логичное — с точки зрения экономии — решение.

Человеку, прожившему три года в Таиланде, не надо заказывать такси до «Белого песка». Есть автобусные маршруты, которые стоят совсем других денег.

Но у Лизы не было и их, ехать часа четыре на автобусе на восток означало, что деньги останутся почти только на воду.

Тут Лиза сделала вполне логичную, хотя и безумную вещь.

Она отправилась в «Белый песок» пешком, рассчитывая пройти маршрут за два-три дня. Спать можно было где угодно. Возможно, Лизе просто хотелось посмотреть то, на что никогда недоставало времени: домики, людей, ананасовые плантации. Не спешить. Тогда хватило бы и на очень элементарную еду — без мяса. И даже на простую воду, без которой никак нельзя обойтись.

Слухам, что Лиза отправилась в путь, побрив голову и переодевшись в мужчину — буддийского монаха, Евгений не верил. Три года — достаточный срок в Таиланде, чтобы знать, что за «имперсонацию» здесь дают тюремный срок. Нельзя выдавать себя за полицейского, например, — но и за монаха тоже. Женщина, пусть и иностранка, конечно, может попасть здесь в буддийский монастырь, но женщины носят там белые одежды и из монастыря просто так не выходят. Для женщины клянчить еду и кров по дороге, выдавая себя за монаха-мужчину в шафранном наряде, было делом вполне подсудным. Даже если игнорировать вопрос о святотатстве, иностранцу, который на улицах выпрашивает деньги и еду, дорога тут прямая — в отель «Иммигрэйшн», то есть в тюрьму. А если вспомнить об отсутствии паспорта…

Слух о монашестве объясняется, видимо, просто. Лиза хорошо поняла, как будет выглядеть после дня-другого пути с ее когда-то приличной прической. Поддержание прически в порядке стоило денег.

А побрить голову наголо для европейской женщины в тропиках было тогда модным и стоило всего тридцать батов, если делать это на скромной улице.

Но, несмотря на всю опытность Лизы в Таиланде, несмотря на ее естественную привычку идти всегда по теневой стороне улицы, побритая голова — и еще лоб, и нос — немедленно сгорели. И это создало Лизе множество проблем, резко замедлив ее продвижение на восток.

Иногда ее подвозили. Найти стакан чистой, действительно чистой воды можно было почти везде, и бесплатно.

Но, подходя наконец к «Белому песку» далеко на востоке от Паттаи, Лиза очень остро ощущала, что не ела уже два дня, а если вспомнить, то у нее и до того была позади целая полуголодная неделя. Правда, воду в бутылочках иногда даже давали с собой. Беспокоила сгоревшая кожа — от этого кружилась голова и наползала слабость.

И, конечно же, конечно, конечно, в «Белом песке» на морском берегу Нонны не только уже не было, она туда не приезжала никогда. Чему могло быть сколько угодно объяснений, от встретившегося мужчины и до того, что женщина, отдыхающая за свои деньги и никому не обязанная отчитываться, вообще может поменять в последний момент решение.

Но были и другие возможные объяснения.

— Наверное, не «Белый песок», а «Белые пески», — сказал ей нежно улыбающийся таец на сносном английском (который Лиза еле знала). — Часто путают. Это вон там, тот остров на горизонте. Ко Фай. Рядочек бунгало вдоль пляжа. Далеко. Лодки сейчас уйдут последние, потом бурная вода.

В общем, Лиза могла бы догадаться, что у нее к тому моменту с головой было что-то не то, например, из-за температуры или множества прочих очевидных причин.