К тому времени, как военная мощь империи иссякла, столица оказалась открытой для нападения. Кочевникам не нужно было совершать длительный поход в глубь Китая. Достаточно было простого пограничного набега, чтобы угрожать двору и дезорганизовать управление. Поэтому минский двор был всецело поглощен пограничными проблемами в ущерб подлинным интересам империи. Деньги и войска, которые требовались на охрану незащищенной столицы, могли бы пойти на надзор за провинциями. Двор, изолированный на северо-востоке, утратил понимание нужд юга и запада, которые с течением времени становились все более и более безразличны к судьбам минской династии. Положение столицы явилось одной из главных слабостей империи и главной причиной ее падения.

Чжу Юань-чжан, основатель династии, правивший под девизом Хун-у, умер в 1398 г., после тридцати лет царствования, характеризовавшихся внутренней стабильностью и успешными внешними походами и увенчавшихся долгим миром. К сожалению, его старший сын и наследник умер, так и не взойдя на трон, поэтому престол перешел к его внуку Хуэй-ди, которому было лишь 16 лет. Однако власть молодого императора немедленно оспорил его могущественный дядя, принц Янь, командовавший войсками Севера и правивший в Пекине. В итоге, спустя всего поколение после основания династии, империя оказалась ввергнутой в долгую и разрушительную гражданскую войну. После борьбы, шедшей с переменным успехом, поддерживавшие императора силы разбежались, и войска яньского принца заняли Нанкин (1402 год). Поначалу считалось, что молодой император погиб в пылающем дворце, однако позднее стало известно, что Хуэй-ди, переодевшись буддийским монахом, бежал из города в сопровождении горстки сторонников. Несмотря на все усилия, яньскому принцу, ставшему императором, не удалось поймать беглеца — нищего монаха, странствующего по всему Китаю. Лишь много лет спустя, в 1441 году, он был опознан, арестован и отправлен в Пекин. В это время на троне сидел Ин-цзун, правнук Чэн-цзу.[34] Старый евнух узнал в монахе бывшего императора, которому, чтобы замять дело, позволили тихо дожить до конца дней в Пекине.

Недостатки Пекина как столицы в правление Чэн-цзу не были столь очевидны. Сам он — опытный и способный воин — долгие годы воевал с монголами. Он всегда был готов лично принять командование, если со стороны кочевников возникала какая-нибудь угроза, и совершил много походов во Внешнюю Монголию, доходя до Сибири. При нем вопрос о возможности вторжения кочевников в Китай попросту не стоял, ибо китайская военная мощь оставалась непревзойденной. Однако минская империя благополучно избежала опасности, которая подвергла бы тяжелому испытанию военные таланты Чэн-цзу. Тимур, великий покоритель Азии, сокрушивший Иран и взявший в плен османского султана, в 1404 году выступил в поход на Китай. Ни одному государству или городу не удавалось выстоять против него. Его армии наводили ужас на Западную Азию, а его имя гремело в Европе. Что бы случилось, если бы армия Чэн-цзу столкнулась с могущественным Тимуром, — на этот вопрос история не дает ответа, ибо в походе Тимур умер. Это событие даже не упомянуто китайцами, которые, похоже, остались в счастливом неведении относительно столь близко подходившей к ним беды.

Система управления минской династии моделировалась по танскому образцу и после переноса столицы, однако в некоторых отношениях она не достигла танского уровня. То, что люди обращались за примерами к Тан, а не к Сун — последней великой китайской династии, вообще характерно для Мин. Династия Сун оставалась мирной, и ее невоинственная политика позволила варварам завоевать Китай. Тан, напротив, была державой-покорительницей, утверждавшей свою власть далеко за пределами Китая.

Первые минские императоры, сами воины, не любили правивших сунской империей пацифистов, оставлявших в руках завоевателей исконно китайские земли. К сожалению, минские правители отказались не только от сунского миролюбия, но и от тех ограничений, которые характеризовали внутреннее управление при Сун. Монгольское завоевание оставило в качестве наследства варварские способы ведения войны и политики. При Мин отношение к восставшим, заговорщикам и врагам стало более жестоким и фактически вернулось к варварству древней эпохи. Сунский пацифизм был дискредитирован нашествием кочевников, в равной степени забыли и о сунском гуманизме. Тем не менее, хотя управление при Мин было излишне суровым, в чем проявилась сознательная ориентация на древние образцы, это не оправдывает порой возлагаемые на династию обвинения в регрессивности и застое.

ПАРАДОКСЫ МИНСКОЙ ДИНАСТИИ

С одной стороны, минскую эпоху называют «золотым веком» китайской культуры, а с другой — очевидно, что именно в минскую эпоху китайская цивилизация впервые стала отставать от общемирового, особенно европейского, прогресса. Однако это, скорее, было обусловлено быстрым развитием Запада, чем застоем в Китае. Ведь та цивилизация, о которой поведал Европе возвратившийся из Китая спустя несколько лет после падения Сун Марко Поло, превосходила западную во всех отношениях. (О гипотезах, объясняющих парадокс внезапного регресса и самоизоляции Китая во время правления минского императора Юнлэ см. «Загадки Запретного города».)

Ко времени падения Мин в 1644 году Европа совершила значительный рывок вперед, особенно в том, что касалось науки, навигации и знаний о других частях света. Китай же оставался замкнутым и поглощенным самим собой, более изолированным от мира, чем при Тан. И несмотря на это, обе цивилизации находились на одном этапе исторического развития, и династия Мин, безусловно, внесла весьма ценный вклад в национальную культуру.

Одни исследователи считают минскую эпоху периодом невероятного взлета литературного творчества, а их оппоненты утверждают, что время правления этой династии отмечено не шедеврами, а только подражательными произведениями.

Минской эпохе суждено было ждать признания — отчасти оттого, что ее гений не был очевиден для западных исследователей, а отчасти потому, что доминировавшее в тот период конфуцианство игнорировало народные искусство и литературу. В таких областях, как философия и живопись, — искусствах, в которых преуспели предшествующие династии, минская эпоха ограничивалась лишь подражанием. То же касается и поэзии. Символизм китайской лирики этого периода очень сложен. Она стала уделом ученых. Поэтому, чтобы ее читать, надо было знать множество условных образов. Например, если поэт упоминал одинокого гуся, значит, речь шла о бесприютном скитальце. Если писал о дожде и облаках — речь шла о свидании. Источником этого образа стала легенда, повествующая о том, как к князю во сне явилась фея горы Ушань и разделила с ним ложе. Уходя, она сказала: «Я рано бываю утренней тучкой, а вечером поздно иду я дождем».

По-настоящему минский гений проявился в таком виде искусства, как драма, и особенно в создании совершенно нового литературного жанра — прозаического романа. Надо сказать, что династия Мин стимулировала развитие как «высоких» жанров (в драматургии это прежде всего историческая драма «Дворец бессмертия» Хун Шэна; романтическая история о любви, побеждающей смерть, в «Пионовой беседке» Тан Сяньцзу), так и «низких». Наряду с литературой на «высоком» книжном языке вэньянь появляются и произведения на разговорном бэйхуа. На основе устных театральных жанров в XVI–XVII вв. произошло второе рождение жанра городской повести. Но если в эпоху Сун авторами были люди простые, то теперь сюжеты обрабатывались талантливыми и образованными литераторами. Наиболее популярны были собрания повестей Фэна Мэнлуна, изданные в 1621–1627 гг., и Лина Мэнчу. Повести сохранили черты фольклорно-сказового характера: стихотворные зачин и заключение, сказовые обороты, пословицы. Особенной чертой подобных повестей является непредсказуемость событий, нарушение обыденной логики жизни.