ритм в такт группе Jodeci, но вскоре опять рванул вперед. В следующий раз он замедлился, чтобы лихо влететь на заправку, где он остановился возле колонки и вышел из машины.

– Погодите, через минутку приду, – произнес он.

– Эй, нельзя останавливаться на заправке, когда везете пассажиров! – возмутилась Мелисса.

Он все равно наполнил бак и отправился к киоску. Оплачивать полную стоимость Майкл отказался, при полной поддержке Мелиссы:

– Мы – ваши клиенты, а не ваши дружки.

Глядя на нее в зеркало заднего вида, водитель сообщил:

– Вы, гляжу, из Нигерии.

– Я наполовину нигерийка.

– По матери или по отцу?

– По матери.

– Я так и знал. – Он хмыкнул. – Вы прямо как моя жена. С ней вечно проблемы.

Он еще немного похмыкал, а потом с той же лихостью повез их в сторону Темзы, вдоль широкого асфальтового полотна трассы А2, затем свернул на съезд, ведущий к арене O2, и перед ними возник этот неудачный Купол тысячелетия, из которого торчала дюжина желтых столбов, словно чудовищные и очень болезненные иглы для акупунктуры, нацеленные в определенные точки Солнечной системы в ожидании сигналов от инопланетян. Столько надежд возлагалось на это сооружение на рубеже веков: что оно станет могучим, броским, каким-то научно-фантастическим – и в итоге создатели переборщили с футуристичностью, напрочь позабыв о красоте. После всего ажиотажа эта штука вызвала разочарование, и в начале нового столетия некоторое время никто вообще не знал, что с ней делать. Что делать с пустым дискообразным космическим кораблем общей площадью 80 тысяч квадратных метров, приземлившимся в уродливой бетонной пустыне близ автострады А2? Что же еще? Только отдать его музыке, и пусть музыка заставит его петь. Здесь, в этом колоссальном пространстве, в этих нескончаемо растянувшихся залах, поп-звезды и эстрадные певцы, эти ангелы современной эпохи, дарили слушателям свои голоса. Здесь Принс исполнял «Kiss» в белых сапогах на высоком каблуке. Здесь Spice Girls вернулись на сцену и выступали семнадцать вечеров подряд. Тут на увитой цветами трапеции качалась Бейонсе с развевающимися локонами. Комплекс O2 стал своего рода Уэмбли для южного берега, и акустика здесь была лучше, а самая лучшая – в IndigO2, зале поменьше, где выступали божества пониже рангом, не для стадионов, нишевые исполнители: любители романтичного регги, воскресители ритм-энд-блюза, джаз-хип-хоп-соул-дива из Филадельфии по имени Джилл Скотт – она-то как раз и стояла здесь, покачиваясь в зеленом дыму и туманном свечении, когда Мелисса с Майклом вошли в зал.

– Это Джилл, – сказала Мелисса.

– Точно. Это Джилл.

Она была певицей их ранних дней. Музыкой их дворца, седьмого неба. Она просачивалась сквозь комнаты – ее медовая патока, ее любовные стоны, ее хип-хоповские ритмы, которые то нарастали и бурлили, то снова замедлялись или вообще исчезали. Джилл Скотт посверкивала перед ними в бледно-зеленом дыму. Он поднимался с поверхности сцены, что-то шептал ее пышным афрокудрям, окутывал музыкантов. Бэк-вокалисты, все облаченные в черное, исполняли госпел-тустеп, прищелкивая пальцами. Пианист парил в джазе, а Джилл плавно пританцовывала – полная талия, широкая американская улыбка, глубокий и сладкий голос. Даже издали было видно, как блестят у нее глаза. Огни стали розовыми, потом желтыми. Она пела «Do You Remember». Между песнями она проговаривала слова-связки, причем голос ее не прерывал мелодии ни когда она пела, ни когда говорила.

Слушали ее поклонники соула и фанаты хип-хопа, афроцентристы в тюрбанах, любители нового джаза. Парочки покачивались, опьяненные звуком. Тут были и одиночки, они впитывали ее мудрость, – мужчины в дорогих рубашках, ищущие женщин, знающие, что как раз в таком месте их можно найти, что Джилл раскроет их, подогреет их изнутри. Джилл обладала этой властью – сотворить целый мир, своей сладостью, своей девичьей сущностью, мягкой, податливой, всецело женственной. Иногда она пела жестко: «хочу, чтоб меня любили», иногда гитары замирали, и она понижала голос до шепота – и, если закрыть глаза, каждому почти казалось, что она шепчет на ухо только ему. Они слушали, вращаясь вокруг ее оси. Тромбон звучал исподволь, как с подводной лодки. Трубы сыпали золотые водопады.

Посреди одной из песен Мелисса почувствовала на своей талии ладонь Майкла. Он хотел потанцевать с ней. Мягко обхватив ее руками, он повел ее, стоя позади, она – спиной к нему. Но здесь, даже здесь, в этом музыкальном мираже, что-то было не так. Они танцевали не так. Вообще-то они с ним никогда не танцевали совсем правильно, потому что по-разному воспринимали ритм. Мелисса ему подчинялась, он направлял ее, она танцевала в такт. А Майкл погружался внутрь ритма и выделывал что-то свое, медленнее такта, что-то расслабленное и небрежное, словно верил, будто его внутренний ритм важнее, чем ритм музыки. Поэтому, покачиваясь в танце, они покачивались не как одно целое. Их тела слегка терлись друг о друга, в них сквозила принужденность. Где-то в середине песни музыка снова замедлилась. Трубы притихли, ударные присмирели, фортепиано растворилось. Луч голубого света сосредоточился на Джилл. Она снова собиралась говорить.

– Девушки, – произнесла она. – Парни. Хочу вам кое-что сказать. Можно мне вам кое-что сказать? Идите-ка сюда… поближе…

Зрители замерли. Стоя посреди огромного диска стадиона, Джилл словно держала их всех в своей ладони. Их окутывал ее свет.

– Сегодня, – продолжала Джилл, – перед вами стоит разведенная женщина.

Музыка ненадолго взвихрилась – и опять улеглась.

– Да… Я была замужем и отдала ему все мое сердце… Я отдала ему все, мы были счастливы в нашей любви, утром, вечером, в эти холодные – ночные – часы… Я любила его всего, до самого донышка. Я была замужем на всю жизнь, навсегда… И знаете, что он сделал? Девушки, вы знаете, что сделал этот мужчина?

– Что? – вскрикнули женские голоса.

– Он ушел в дом к другой. Хм… да-да. Вы подумаете, что ему надо бы знать: мне нет равных, нет любви прекраснее, чем моя… – Джилл уже снова пела «One is the magic number».

Она обращалась ко всему миру, но казалось, к ним двоим. Этот момент стал самым громким – громче труб, громче тромбонов, даже громче финала, когда Джилл вышла на бис. Та самая музыка, которая некогда свела их, теперь призывала их расстаться. После этих слов они больше не танцевали. Майкл отправился к барной стойке, а Мелисса тем временем смотрела вокруг, на других людей, другие пары, других мужчин – и думала. Слова Джилл раскачивались на качелях в заднем дворике ее сознания, взад-вперед: «Перед вами стоит… разведенная женщина…»

* * *

Домой они ехали тихо, очень тихо. Никаких ласк на заднем сиденье. Каждый переживал свое опьянение в одиночку, и оно быстро проходило. По мере приближения к Белл-Грин разочарование от