— Но до чего красив! — шептала девушка с шелковистой кожей цвета эбенового дерева. — Я бы с ним всю ночь! Каждую ночь, клянусь! — Она закатила глаза и надула щеки.

Две другие девушки зажали рты руками, делая вид, что потрясены.

— Ах ты, киска! — сказала одна, с прозрачной, как фарфор, кожей и длинными черными волосами. — Он же у тебя умрет от изнеможения!

Негритянка приложила палец к губам, и девушки, сдерживая смех и толкаясь, опять стали подслушивать.

— Черкешенки, — повторила Карделен. — Круглолицы и бледны, как луна. Вероятно, вы знаете легенду, почему многие женщины носят покрывала? Она весьма забавная.

— Наверное, слышал, но забыл, — ответил Рустэм-бей.

— О, это потеха! — хозяйка доверительно подалась вперед. — Легенда гласит, что в Бурсу, когда она еще была столицей, буквально хлынули черкесы, спасаясь от русских, этих мерзких насильников и пьяниц, которые вновь допекали мусульман. И вот черкесы ищут убежища в Бурсе, а их женщины так прекрасны, что местные мужчины поголовно в них влюбляются, и каждую ночь из-за красавиц-черкешенок происходят скандалы, драки и убийства. И тогда Султан, не помню который, они все одинаково чокнутые, призывает главного черкеса и говорит: «Пусть ваши женщины прикроют лица, они так прекрасны, что совсем нарушили наш покой». Главный велит женщинам прикрыться, мол. Султан хочет прекратить побоища. Черкешенки надевают покрывала, и все другие женщины тоже. Знаете, почему? Из тщеславия! Пусть все думают, что и они красавицы! И любая старая карга бродит по базару, притворяясь, будто она слишком красива, чтобы открыть личико! Вот уж потеха так потеха! Однако в том есть и польза — нам не приходится любоваться на всяких уродин. Так на чем мы остановились?

Конец истории неприятно кольнул Рустэм-бея, поскольку он из собственного опыта знал, какое безобразие может скрываться под покрывалом. Не сразу сообразив, что сказать, он наконец нашелся:

— Кажется, я слышал эту легенду, но запамятовал.

(— Такой важный! — шепнула арабка за ковром.)

Карделен жеманно прихлебнула кофе.

— Разумеется, в ней наверняка ни капли правды. Я поняла, что самые интересные истории всегда врут.

(Светлокожая девушка вздохнула и прошептала:

— По-моему, он именно то, что мне нужно. Какой красавец! И благородный!

— Повезло тебе! — прошелестела негритянка.

— Если еще выберет меня.

— Против тебя никто не устоит, — выдохнула арабка.

Светлокожая скорчила гримаску:

— Тот последний был просто кошмар. Если он меня разыщет, я покончу с собой.)

Карделен снова прихлебнула кофе и с таинственным видом сообщила:

— У меня как раз есть черкешенка.

(— Во наглость! — прыснула негритянка.)

— Такая печальная история, — вздохнула Карделен.

(— Ну-ка, ну-ка? — хихикнула арабка.)

— Ее отец был знаменитым разбойником, а вы знаете, какие они, черкесские лихие люди — сыновей оставляют и обучают своему ремеслу, а дочерей отдают воспитывать на сторону и забирают обратно, когда те готовы к замужеству. Но этого разбойника убили жандармы, и за бедняжкой Лейлой никто не пришел.

(— Лейла? — повторила светлокожая. — Меня теперь так зовут?

— Нельзя же быть Иоанной, раз ты черкешенка, — шепнула арабка.)

— Бедняжка Лейла! — взволнованно продолжала Карделен. — Ароматная, как роза, сладкая, как невшехирское яблочко, пьянящая, как понтский мед!

(— Блеск! — шепнула негритянка.)

Рустэм-бея кружило все сильнее, и он подумал, не в табаке ли дело. В голове ощущалась приятная, но смурная легкость, этакая нестойкая безмятежность.

— Могу я увидеть эту девушку? — спросил он.

Карделен подалась вперед и коснулась его колена:

— Если б вы видели ее обнаженной…

— А это возможно? — ляпнул Рустэм-бей к глубокому своему изумлению. Его тотчас обдало жгучим стыдом, и он огляделся, будто проверяя, не слышал ли кто. Однако животный инстинкт пересилил стыд, а еще сильнее оказалось здравое решение: если уж отдавать бешеные деньги этому болтливому гермафродиту, необходимо удостовериться, что товар стоит того.

Светлокожая с черными волосами неслышно выругалась за ковром и прошептала с яростью:

— Терпеть этого не могу! И никогда не предупредит заранее!

Она ускользнула как можно бесшумнее, а две другие девушки, улыбнувшись, заговорщически переглянулись.

— Знаете, Лейла любит ходить голой, когда остается одна. — Карделен воздела бровь и похотливо затрясла головой. — А я случайно знаю одну щелочку в занавесях.

Она взяла Рустэма за руку, и он понял, что сопротивляться не в силах. Его как будто загипнотизировали, внушив покорность. Держась за худую руку, Рустэм неуверенно двинулся за провожатой, и вскоре оказалось, что он, согнувшись в три погибели, пялится сквозь дырку от выпавшего сучка в плохо освещенную, но богато обставленную комнату.

Он узрел мраморно-белое тело обнаженной юной женщины — та полулежала на подушках и увлеченно расчесывала длинные, блестящие черные волосы. Время от времени она изящно затягивалась тонкой сигареткой, которую подносила к губам серебряными щипчиками с орнаментом. Девушка плавно повернулась, и Рустэм увидел округлую полную грудь, нежный холм живота (пупок украшен кроваво-красным гранатом в серебряной оправе), грациозный изгиб шеи и чувственный конус бедер. Обуздав свое благородство, он попытался разглядеть, как у нее между ног, но ее поза и густая тень лишили его такой возможности. Перехватило дыхание. Жену Тамару Рустэм никогда не видел столь обнаженной. И вообще обнаженной. Он вдруг с глубочайшим изумлением осознал, что до сих пор понятия не имел, как прекрасна женщина, как удивительна и ни на что не похожа ее красота. Болью кольнула мысль: неужели и Тамара так же хороша? Его охватило волнение от сопричастности к божественному.

Девушка перевернулась на живот и принялась полировать ноготки, а Рустэм пожирал глазами ее округлые ягодицы и мягкие очертания спины. Он смотрел на ее маленькие ступни, на лодыжку с золотой цепочкой, и понимал, как эта девушка полна жизни, как освещена внутренним светом, как не похожа на скотоподобных женщин, что работали на его полях и влачили никчемную жизнь в Эскибахче. Рустэм попятился от стены и молча вернулся в гостиную.

— Садитесь, — пригласила Карделен, и Рустэм-бей сел.

— Я видел то, чего не должен был видеть, — слабым, дрожащим голосом произнес он.

— Ах, бедный вы бедный! — протянула Карделен, в ее тоне слышались сочувствие и сарказм. Ее весьма раздражало, когда чья-то порядочность и щепетильность вставали на пути у наслаждения и красоты, но она понимала, что Рустэм-бей пребывает в некоторой растерянности.

Внезапно Карделен перешла на деловой тон: