и заменить ее. Если страх должен оказать благотворное воздействие, то тех, кто стремится остаться в правящем классе, необходимо заставить принять принципиально иной этос. В конце концов, не существует "функционального эквивалента" солидарности и субсидиарности; только руководство и рабочий класс, проникнутые этими ценностями, смогут восстановить республику.

Прежде всего, необходимо "смешение", которое разрушит ослепленный консенсус элиты, смешение, которое должно начаться с грубого утверждения политической власти новым поколением политических акторов, вдохновленных этосом консерватизма общего блага. Для достижения этой цели контроль и эффективное применение политической власти должны быть направлены, прежде всего, на изменение или, по крайней мере, обход существующих культурных и экономических институтов, с помощью которых прогрессивные партии осуществляют свою значительную власть. В противном случае, эти институты будут использоваться для обхода и препятствования единственному пути к исправлению ситуации, доступному "многим": демотической власти. Целью должно быть не достижение "баланса" или формы "демократического плюрализма", воображающей успешный режим, состоящий из сдержек и противовесов, а создание новой элиты, которая будет соответствовать ценностям и потребностям простых рабочих людей.

Хотя целью должно быть аристотелевское "смешение", Линд одобряет необходимые средства для достижения этой цели. Эти средства, как и похвала realpolitik, были первоначально подробно описаны "злым" гением практического политического теоретизирования Никколо Макиавелли. Как и классические мыслители, которых он критиковал, Макиавелли считал, что столкновение между этими двумя основными элементами общества - grandi и popolo (или, дворянством и плебсом) - неизбежно и неотвратимо. Макиавелли придерживался мнения, что именно разногласия и столкновения между двумя классами - "элитой" и населением - обеспечили условия свободы, которые в свою очередь способствовали подъему Рима от республиканского города-государства до всемирной империи. Макиавелли осуждал критиков (и, косвенно, более древних авторитетов, таких как Аристотель и Аквинский) за их неодобрение разногласий и раздоров, которые были характерной чертой римской политической жизни. На самом деле, он рассматривал такие разногласия как признак политического здоровья Рима, и, в частности, как свидетельство жизненно важного сопротивления населения более широким возможностям "знати" подавлять народную партию. Макиавелли отвергал "нападки", которые "критиковали столкновения между знатью и народными массами", которые, по его мнению, были «главным фактором, обеспечивающим постоянную свободу Рима». Эта форма разногласий была свидетельством жизненной силы народных масс, чтобы добиться уступок от элиты, которые не только закончились сопротивлением угнетению и защитой свободы народных масс, но в конечном итоге защитили свободу Рима и расширили римскую власть в целом. В описании, которое, несомненно, было написано для того, чтобы вызвать смех, но, вероятно, покажется нам удивительно современным, он описал некоторые из этих форм сопротивления следующим образом:

Если кто-то будет утверждать, что использованные методы были внезаконными и почти звериными - люди толпой выкрикивали оскорбления в адрес сената, сенат отвечал им тем же, толпы бегали по улицам, магазины были заколочены, все население Рима покинуло город, - я отвечу, что такие вещи пугают только тех, кто о них читает.

Далее Макиавелли указывает на уступки, которые народ смог добиться от элиты либо с помощью демонстраций, либо отказа от военной службы. Он заключает: «Требования свободного народа редко вредят делу свободы, ибо они являются ответом либо на угнетение, либо на перспективу угнетения».

Сопротивляясь этому новому проявлению древней формы тирании, мы можем с пользой для дела обратиться к тем древним урокам, которые сегодня имеют новый резонанс и могут быть творчески актуализированы. Хотя одной из главных целей левого популизма является перераспределение богатства - особенно в его марксистском варианте, - эти усилия оказались тщетными для того, чтобы сформировать совершенно иной правящий этос. Чаще всего такие усилия приводили к значительному ущербу для более широкого экономического порядка, оставляя на месте институты и отношения, которые разделяют элиту и народ. Необходима не экономика, которая якобы стремится к выравниванию результатов через фактическое или эффективное устранение частной собственности, а экономический порядок, встроенный в более широкий контекст общего блага, который в первую очередь ищет условия для процветания людей всех классов, в частности, уравновешивание перемен и порядка, которое позволяет создавать крепкие семьи и поощряет сильные социальные и гражданские формы. Это потребует разработки национальной экономической политики, которая вытеснит примат создания экономического богатства для небольшого числа элит и заменит его заботой о национальном распределении производительного труда, ожиданием поддерживающей семью зарплаты хотя бы для одного члена семьи и перераспределением социального капитала. Такая политика будет с глубоким подозрением рассматривать эгалитарные претензии сегодняшних элит как не более чем формы классовой корысти, в частности, как попытку сохранить исключительное обладание относительным социальным здоровьем, которое поддерживает их олигархический статус. Это не исключает усилий по созданию экономики, основанной на солидарности и направленной на достижение большего равенства, но такие материальные подходы окажутся недостаточными для решения этой задачи, если прогрессивные элиты будут продолжать продвигать проект, который подрывает социальные условия, необходимые для процветания основополагающих социальных институтов общества: семьи, соседства, гражданских ассоциаций и религиозных институтов. Перефразируя известную мантру: "Это экономика и социальный порядок, глупец".

Нынешняя политическая сила популизма должна быть направлена на создание смешанной конституции, разрушающей монополию не только экономической, но и социальной власти, которая сегодня оставляет социальное благополучие только тем, кто имеет достаточный статус и богатство. Для достижения социальной стабильности не должно требоваться богатство, равно как и широкая социальная нестабильность не должна быть приемлемым следствием концентрированного экономического процветания. Напротив, стабильное и здоровое гражданское общество может обеспечить перспективы процветания даже для тех, кто находится в средних экономических условиях. Что необходимо, так это применение макиавеллиевских средств для достижения аристотелевских целей - использование мощного политического сопротивления населения против естественных преимуществ элиты для создания смешанной конституции, не такой, какую представлял себе Макиавелли, но в которой результатом является подлинное общее благо. Целью должно быть не смешение враждебных элементов, а подлинное смешение классов, при котором элита под давлением народа действительно приобретает черты аристократии и благородства - превосходство, добродетель, великодушие и заботу об общем благе - и в результате народ возвышается.

 

Смешанные вверх (и вниз)

Вместо того, чтобы мыслить фрагментарно, необходима более полная программа для обеспечения "смешанной конституции". Как понимал Токвиль, это смешение не может быть сосредоточено только на реформах официальных механизмов управления, но должно пронизывать общество в целом. Хотя работа над созданием подлинного смешанного правительства очень важна, еще важнее, чтобы "смешение" происходило во всем социальном порядке. В той мере, в какой элиты управляют, в частности, через основные культурные институты, они должны быть внутренне преобразованы, в конечном счете, с целью их слияния с потребностями и чувствами народа. Такие усилия по "смешиванию" должны быть направлены на изменение взглядов профессиональных классов (включая, но