Общества, Миша ехал дальше к Смоленску. Дорога была благополучной, больше никаких приключений не совершилось, да и старались дальше Миша с Никитой ехать с кем-нибудь вместе, надежнее было.

Сама дорога к Смоленску была неоднократно особо отмечена царским вниманием, так случилась на ней однажды интересная история, очень напоминающая происходящее в двадцать первом веке.

Павел I сразу же после коронации решил ближе познакомиться со страной и народом и заодно проверить работу местной администрации. В мае 1797 года вместе с сыновьями Константином и Александром царь отправился из Москвы в Смоленск и далее в белорусские губернии. Совсем недавно, в апреле месяце, Павел подписал "Манифест о крепостных крестьянах", по которому барщина сокращалась до трёх дней в неделю и запрещались принудительные работы в выходные и праздничные дни. Кроме того, желая видеть настоящее положение дел, император строго-настрого воспретил какие бы то ни было особые приготовления к его встрече.

Смоленская губерния, которой выпала участь первой подвергнуться испытанию монаршей инспекцией, в страхе затаила дыхание. Лучше других понимал ситуацию и нависшую над губернской администрацией опасность опытный чиновник - смоленский генерал-губернатор Михаил Михайлович Философов. Знал Философов о некоторых слабостях и привычках Павла Петровича - например, о его приверженности к быстрой, без помех и задержек, езде. Знал он и о плохом состоянии дорог в своей губернии. Времени у генерал-губернатора было в обрез. Но административный ресурс - великая сила всегда, а тем более в то время. Поэтому чиновник, несмотря на указ, срочно начинает готовиться к высочайшему визиту.

Во-первых, для встречи грозного ревизора генерал объявил общую чиновничью мобилизацию, во-вторых, приказал срочно привести в идеальное состояние непокорный исторический Московский тракт, по которому должен был ехать Император, и главное - самые проблемные дорогобужские участки. В кратчайшие сроки выровняли всё, что только возможно, перебрали мосты, а главное, сделали гладкий настил из хорошо подогнанных тёсаных брёвен на размытых недавним паводком заболоченных местах. Только в России ещё возможны такие чудеса! Но для этого использовался дешевый труд простых крестьян, которые надрывались под этими бревнами из последних сил днем и ночью, все дни недели, в выходные и праздники.

Но как бы то ни было, дорога была отремонтирована. Конный поезд с царём, его сыновьями и свитой, подобно вихрю нёсся по тёсаным брёвнам к Смоленску, император был в прекрасном настроении. Но когда оставался последний перегон, наехала царская карета на непредвиденный пень - село Пнёво, что близ Соловьёвой переправы. Оправдало село своё каверзное имечко: кинулась тут в ноги Царю-Батюшке серая сермяжная рать - простые мужики, брошенные господами на срочные дорожные работы, принесли слёзную жалобу на крайнее своё изнурение непосильными трудами, да ещё в самую что ни на есть горячую посевную пору, когда один день весь год кормит. Павел Петрович потерял контроль над собою и впал в натуральную ярость.

- Палача! Палача сюда! - закричал император, желая тут же произвести суд и расправу и казнить виноватых чиновников. Палача обнаружить не удалось, поэтому едва живых от страха чиновников обули в невесть откуда подвернувшиеся кандалы и повезли дальше в Смоленск - для казни. На следующий день с раннего утра у въезда в Смоленск в полном составе в полуобморочном состоянии, в ожидании самого худшего, стояла вся высшая губернская власть: Философов во главе административного корпуса, комендант крепости с гарнизонными чинами и батальоном, архиепископ - владыка Дмитрий с духовным причтом. Всё трепетало!

И вот, наконец, вдали показался строй всадников и карет, Смоленск ударил во все колокола, закадили, запели священнослужители. Преосвященный Димитрий, подавшись вперёд, осенил крестом вышедшего из кареты Павла и попытался начать речь.

- Не надо! - оборвал царь архипастыря и, следуя ритуалу, направился вверх, к Успенскому собору, где всё было готово к торжественному молебну. Но у входа в собор Философов неожиданно заступил царю дорогу и встал в дверях, раскинув руки.

- Это что ещё такое? - не столько рассердился, сколько поразился Павел.

- Государь, в Писании сказано, гневные да не войдут во храм Божий, входить надо со смиренным сердцем, а ты, государь, во гневе.

- Я на тебя не сержусь.

- Да ни на кого не надо сердиться. Узнай наперёд, как да что, а голову отрубить завсегда успеешь.

Павел Петрович полуобнял генерал-губернатора и вошёл с ним в собор. Богослужение шло долго, утомительно, и у умудрённого летами и службой Философова было время объяснить императору, что треклятую дорогу правили и мостили по его личному распоряжению, а иначе царский кортеж и за месяц не добрался бы до Смоленска. Павел Петрович вспыхивал, как серная спичка, но и перегорал почти с той же скоростью.

- Я больше не гневен, я равнодушен. Прощаю всех!

С арестантов совлекли железо, а немного погодя даже наградили . Короче говоря, все остались довольны, но Смоленск еще долго вспоминал пережитые страхи, приходил в себя от мимолётного царского визита, ставил свечки в благодарность за чудесное спасение. А проиграли на этот раз, как и всегда на святой Руси, её вековые стрелочники и козлы отпущения - мужики деревенские. Каково жилось теперь тем челобитчикам, что поверили в царский указ и возопили против 'тёсаных брёвен'? Ответ известен! Так что все преходяще, одни чиновники вечны!

Но вернемся к нашим героям. Устали путешественники сильно, да и помыться хотелось - все-таки ночевки на постоялых дворах сказывались. В одном месте в тюфяках кроватных было столько клопов, что Миша не выдержал и лег спать на полу, на сене, которое ему принес из конюшни Никита, завернувшись в кучу одеял, и то он чувствовал сквозь сон, как по нему кто-то ползал. Тут он и пожалел, что не взял средства от насекомых, принесенные напарницей из будущего - совсем забыли про них в суете сборов, решил в следующий раз набрать с лихвой.

А в остальном поездка Мише очень нравилась, его привлекли и новые знакомства, и возможность узнать о жизни в прошлом, да и продажи шли неплохо. Во время ночевки в Соловьево одного из проезжающих заинтересовала иголка, которой Никита зашивал ему порвавшиеся брюки. Убедившись в ее остроте и превосходном качестве, он купил целых три дюжины, заплатив за каждую по полтиннику, что было очень неплохо. Взял бы он и еще, но Миша отговорился, что больше нет - не хотел сразу светить большое количество необычного товара.

Предложил ему Миша и пять камней и жемчуг, сказав, что знакомый хозяйки выиграл в карты и просил продать, на что купец, не моргнув глазом, выложил за каждый камень по