– Мирна, это я, Эрика Пфеффер.

– Привет, подруга. Что за странный голос?

– Давай встретимся, – без объяснений попросила она.

– Нет проблем. Приезжай сейчас в бар, в котором в прошлый раз встретила меня. Не забыла?

– Нет. Жди, через полчаса я буду.

Она быстро умылась, привела себя в порядок и покинула квартиру, громко хлопнув дверью.

Они сидели за стойкой бара, и Эрика рассказывала ей свою грустную историю. Двадцать минут назад они успешно укололись в туалете. Наркотик принес успокоение. Эрика вновь обрела самообладание, и Мирна, убедившись, что подруга может здраво мыслить, сказала:

– Понимаешь, подруга, такие, как мы, не нужны таким парням. У них своя дорога, у нас – своя. Он побаловался с тобой, и точка… Он вернется к своей ненавистной супруге в свою огромную виллу и по вечерам будет гладить по головке своих мальчуганов… Ты и он – представители разных миров.

Эрика слушала молча, не глядя в глаза Мирны, потом твердо сказала:

– Я отомщу ему.

Только теперь до нее дошло, как называется то чувство, которое дома она ошибочно приняла за злобу. Конечно, это было желание мести. Мести за собственное унижение, мести за беспардонное пренебрежение ею. Такого она никому и никогда не позволяла. Как во сне Эрика услышала хохот Мирны:

– А что ты ему сделаешь?!

Мирна взглянула в ее глаза и ужаснулась их почти безумному блеску. Уже более примирительным тоном она сказала:

– Выбрось это из головы. Тебе нечего этому противопоставить…

– Я что-нибудь придумаю, – твердо ответила Эрика.

Мирна снова с беспокойством взглянула на нее. Она помнила решительность Эрики, которую та демонстрировала в колонии в принципиальных вопросах.

– Смотри, подруга… Снова загремишь в колонию…

Эрика не ответила. Сознание, затуманенное наркотиком, рисовало ей различные картины мести. Та маленькая злюка, которая много лет назад подложила кнопку под свою приемную мать, снова вселилась в нее. Она никому не позволит вытирать о нее ноги. Слишком много она страдала в этой жизни, чтобы так легко выпустить из рук вдруг забрезжившее счастье. Пусть она потеряет Рольфа, но ее унижение будет отомщено. А может быть, еще раз попробовать?

Она вытащила из сумочки телефонную трубку и набрала его домашний номер, которым он велел пользоваться в крайнем случае. Ответил незнакомый женский голос. Она потребовала Рольфа. Конечно, его нет. А это, видимо, его супруга. Не осознавая до конца, что творит, Эрика наговорила ей кучу гадостей, грозила. Мирна, вытаращив глаза, слушала ее бред.

– Эрика, что ты такое несла этой незнакомой женщине? Ты не имеешь на это права. Какое отношение она имеет ко всему этому?

– Пусть хотя бы немного пострадает, как я.

– Я думаю, при таком муже она уже давно страдает… и не первый год…

Эрика не ответила. Мрачные мысли разрывали черепную коробку. Жуткое решение почти созрело. Но она не справится одна… Ей нужен помощник…

44

Старенький «Рено» Макса уже час стоял напротив дома, где жила Кристина Маттерн. Они сидели в машине и молча курили. Обсуждать больше было нечего, так как Макс уже несколько раз проинструктировал клиентку, подробно останавливаясь на каждой мелочи. Он взглянул на часы. До назначенного срока в полицай-президиуме оставалась еще куча времени.

Макс предложил Кристине заехать куда-нибудь выпить кофе. Она согласилась.

Сыщик припарковал автомобиль возле уютного кафе. Как только он захлопнул дверцу, зазвонил телефон. Старушечий голос сказал:

– Добрый день, господин сыщик.

– Добрый день, с кем имею…

– Это фрау Зальцман.

Макс наморщил лоб. Боже, как он мог забыть… Не об этом ли звонке мечтал он совсем недавно… Неужели есть информация?

– Извините, фрау Зальцман, не сразу узнал ваш голос.

– Она здесь, господин сыщик.

– Кто?

– Как кто? Фрау Синц. Она кое-что видела…

– Где здесь?

– У меня, на Биркенштрассе, четырнадцать. Помните, я вам говорила…

– Безусловно помню, фрау Зальцман. И мы могли бы сейчас встретиться?

– Да, господин сыщик. Приезжайте, мы ждем.

Он перевел дыхание и сказал Кристине:

– Фрау Маттерн, кофе отменяется. Есть важный свидетель, и я срочно должен с ним встретиться. Садитесь в машину, у нас достаточно времени. Я переговорю со свидетелем, а потом отвезу вас в полицай-президиум. Не исключаю, что мы еще и кофе успеем выпить.

Кристина Маттерн покорно опустилась на сиденье, с которого всего минуту назад встала. По дороге на Биркенштрассе Макс думал о том, как все же благосклонна к нему судьба, как вовремя она подставляет ему спасительную веху, ухватившись за которую он, возможно, выберется из затянувшей его топи на твердую землю. Он не должен, не имеет права опростоволоситься в этом первом своем деле. Макс мельком взглянул на ту, чьим именем он условно назвал дело. Дело Кристины Маттерн! Кристина почувствовала его взгляд и повернула голову в его сторону. Он улыбнулся и слегка подмигнул ей, что уж совсем не приличествовало, согласно его собственным правилам, отношениям между исполнителем и заказчиком.

«Рено» почему-то очень громко затормозил напротив дома номер четырнадцать, напомнив владельцу, что посещения автосервиса ему не избежать.

– Фрау Маттерн, подождите меня в машине. Я не думаю, что буду долго отсутствовать, – сказал он и направился к маленькой калиточке из тонких металлических прутков в окружении металлической же рамы. Нажал кнопку звонка, и скоро на крыльце с полукруглым навесом появилась фрау Зальцман.

– Смелее, господин сыщик. У меня нет собаки.

Он удивленно напомнил старухе о том, что возле калитки прикреплена металлическая табличка, утверждающая совершенно противоположное. Более того, табличка напоминала о весьма суровом нраве собаки. Старуха возразила:

– Моя старая Ванда умерла два месяца назад, а табличка осталась. Пока не знаю, решусь ли еще на одну собаку. Я сама уже старая.

Фрау Зальцман ввела его в небольшой частный дом, где проживала, по всей видимости, одна. В нос ударил старческий запах. Скорее это был не только специфический запах старого человека, а сумма запахов от всего находящегося в доме – старинной мебели, наверняка превосходящей по возрасту ее хозяйку, старой одежды, висящей в шкафу, всяких салфеточек, застилающих каждое свободное место и заставленных великим множеством потемневших от времени статуэток, вазочек и прочих предметов ремесленного производства. Этот ассортимент можно было часто увидеть на блошиных рынках, где он появлялся по воле родственников после смерти таких вот бережливых старушек.