Не его вина, что нынче все измеряется в деньгах. Надпись «Продается» повсюду красуется, куда ни глянь: на машинах, на киосках, магазинах, домах. Родина тоже продается, это ясно любому, кто хоть раз видел заседание парламента по телевизору, где у депутатов в глазах всякие циферки высвечиваются вместо законотворческих идей. Бедная наша страна, бедные люди, подумал Ара. Никакому врагу не дано было завоевать нашу любовь, а доллар сумел, да как скоро! Впору каждому выходить на улицу с картонкой на груди: «Продается. Цена договорная».

Ладно, пусть будет договорная, заключил Ара, снимая «Волгу» с ручного тормоза. Это что значит? Это значит, он отправится отсюда прямиком к Гванидзе, они посидят, потолкуют, все хорошенько обсудят и скрепят меж собой договор. Тут главное суметь настоять на своем, да так, чтобы и самому было выгодно, и противной стороне не в ущерб. А какой Гванидзе ущерб, когда он один-одинешенек живет и оружием, почти не таясь, приторговывает? Небось от потери двух тысяч долларов не обеднеет.

– Нет, не обеднеет, – произнес Ара вслух, поднимая стрелку спидометра до восьмидесятикилометровой отметки. – Почему одним – все, а другим – айвовые косточки на постном масле? Я так не согласен, – заявил он и насупился, но тут же расплылся в довольной улыбке, представляя себе, что в его кармане уже лежат завязанные в платок и свернутые в тугую трубочку деньги с портретами американских президентов.

Нет, сегодня Ара к родне не поедет, и завтра – тоже. Лучше прокатится он в Тбилиси, где всласть позабавится с тамошними проститутками. Жена сама виновата. Не желает подчиняться мужу, что ж, он свое все равно получит. И сам жизни порадуется, и домой денег привезет, как подобает хорошему семьянину. Так уж он устроен, Арно Саакян. Не только о себе думает, а о близких тоже.

Приняв окончательное решение, Ара повеселел еще сильнее и даже песню загорланил, не в силах сдержать распирающее его предвкушение близкой удачи. И никакого скверного предчувствия у него не было, ни малейшего. Он просто ехал вперед и пел песню. Веселую-превеселую, потому что иных не знал.

Он много чего не знал, беззаботный таксист Арно Саакян.

43

Примерно час спустя, когда солнце поднялось достаточно высоко, кремовая «Волга» уже никуда не ехала, а стояла посреди знакомого двора, заметно потускневшая от придорожной пыли. Ара тоже стоял, почесывая затылок. Вид у него был далеко не таким счастливым, как несколько минут назад.

– Эх, вот же не везет, – сказал он почему-то по-русски и сплюнул под ноги.

Гванидзе дома не было. Никого не было. Дом глядел на напрасно прокатившегося таксиста всеми своими темными окнами и выжидающе молчал.

– Чтоб тебе пусто было!

Продолжив тираду набором интернациональных ругательств, Ара еще раз поднялся на крыльцо и постучал в дверь, действуя сначала кулаком, а потом – коленом и даже каблуком. Ничего и никого.

– Ну и сволочь же ты, Давид Гванидзе, – с чувством произнес Ара. – Не мог меня дождаться? Все планы мои поломал, такое хорошее настроение мне испортил. – Потом, вспомнив сожительницу хозяина дома, пышную девку в прозрачной рубахе, Ара добавил уже с настоящей злостью в голосе: – Сука. Никакая ты не Вероника, а обычная сука.

Молчание дома сделалось неприветливым.

Спустившись с крыльца, Ара подошел к машине, рывком распахнул дверцу и приготовился сесть за руль, когда его взгляд наткнулся на деревянную лестницу, уложенную вдоль ограды. Не слишком надежная на вид, но зато вполне подходящей длины.

Подходящей для чего?

Ара задрал голову так, что острый кадык едва не проткнул морщинистую кожу на тонкой шее, и посмотрел на балкон второго этажа. Дверь, выходящая туда, была слегка приоткрыта. Понятное дело, утром хозяин проветривал спальню, прежде чем отправиться по своим делам. Спальню-то он проветрил, а дверь закрыть забыл. Это ли не знамение свыше? Это ли не настоящая удача?

– Давид! – заорал Ара, до предела напрягая голосовые связки. – Эй, Давид, ты дома?.. Я за деньгами приехал, – добавил он значительно тише. – За своими деньгами, Давид. Лучше отдай мне их сам, не доводи до греха.

Дом продолжал молчать, уставившись на невзрачного человечка, посмевшего нарушить его покой.

Гванидзе оглянулся по сторонам. Вокруг не было ни души, как всегда в этих безлюдных краях. Ветерок гнал легкую рябь по поверхности озера. Дорога, пролегавшая вдоль берега, была абсолютно пуста. Нависающие над ней скалы выглядели мертвыми и безжизненными.

Переведя взгляд на лестницу, Ара старательно вытер вспотевшие ладони об штанины. Поговаривали, что Гванидзе ворочает огромными деньгами, хотя не любит пускать пыль в глаза. Один подвыпивший горец, которого Ара вез домой со свадьбы, болтал, будто в подвале Гванидзе содержится целый арсенал – оружие, патроны, гранаты, даже переносные зенитные установки. Учитывая, что хороший автомат стоит пятьсот долларов, это настоящая сокровищница. Даже если Ара не найдет денег, то он может спуститься в подвал и забрать пяток «калашниковых». Пожалуй, это даже лучше, чем деньги, потому что пропажа оружия обнаружится не скоро.

– Так-так-так-так, – забормотал Ара, прохаживаясь вдоль лестницы, – так-так-так-так…

Рискнуть? Неужели он отважится на воровство, на грабеж средь бела дня? Почему бы и нет? Гванидзе – тот вообще внаглую торгует оружием и распространяет всякие небылицы о своей смерти, а с него как с гуся вода. Почему Ара должен совеститься и скромничать? Он что, самый глупый? Ему что, не хочется себя и близких побаловать?

Глаза Ары сделались круглыми, черными и пустыми, как дула двустволки, когда, наконец решившись, он схватился за перекладину лестницы и поволок ее к дому. Напрягая силенки, установил ее, качнул, проверяя, насколько надежно упирается она в землю. Оглянулся. Еще раз вытер ладони. Полез наверх, сердясь на свои ставшие вдруг слабыми и непослушными ноги.

Если кто дома, скажу, что вода в радиаторе выкипела, говорил он себе, карабкаясь все выше и выше. Хотя нет, такая выдумка никуда не годится. Рядом озеро, да и колодец во дворе имеется. Что же тогда соврать? Как выкрутиться в случае чего?

Так и не найдя подходящей причины для оправдания своего вторжения, Ара перебросил ногу через перила и ступил на балкон, подергиваясь от переполняющего его возбуждения.

– Эй, Давид! – негромко позвал он. – Ты где? Это я, Арно Саакян. Вот, заехал проведать тебя. Узнать, как дела.

Никто на эти слова не откликнулся, и это было очень хорошо, просто замечательно, потому что в противном случае Ара, скорее всего, сверзился бы с балкона.

Переведя дух, он осторожно проник в комнату, опасаясь, что трепещущее сердце вот-вот выскочит из груди. Огромная кровать была пуста, хотя подушки хранили отпечатки двух голов. Сквозняк шевелил мусор и свалявшуюся в комки пыль, устилающие пол. Подозревая, что в доме не убирались с момента вселения сюда Гванидзе, Ара двинулся дальше, вздрагивая при каждом скрипе половиц.

В соседней комнате его воображение было потрясено громадным плоским телевизором и кожаными креслами, в которых могло бы уместиться сразу по два человека его комплекции. Затем внимание Ары сосредоточилось на столь же грандиозной картине, изображавшей абсолютно голую блондинку, возлежащую на постели. Это была замечательная картина, достойная украсить лучшие музеи мира. Единственный ее недостаток, по мнению Ары, состоял в позе блондинки, которая зачем-то прикрыла рукой то местечко, что вызывало его живейший интерес. Поколупав ногтем краску на полотне, он хотел уже было отвернуться, когда вспомнил, что все богачи, виденные им в кино, прятали за картинами стенные сейфы, набитые деньгами и драгоценностями. Взявшись обеими руками за массивную золоченую раму, Ара приподнял картину и убедился в том, что его догадка верна. Сейф действительно имелся – новехонький, компактный, сверкающий никелем. Но попытки открыть его ни к чему не привели. Стоило Аре несколько раз повернуть рычажки набора кода, как хитрый механизм заблокировал их намертво, пресекая дальнейшие попытки.