— А сама? — набросился на нее Ник. — Что ты делала ночью на Ярмарке? Чем занималась с моим братом?

Лианнан долгим взглядом посмотрела на Ника, а потом рассмеялась. Она тряхнула головой, и ее волосы взметнулись вверх, как огонь, после чего зависли в воздухе, игнорируя жалкие законы людского мира. Концы прядей сияли и посылали искры к корням, словно действительно состояли из пламени, горели и не сгорали.

— Так он не сказал? — спросила демоница, обнажив ряд острых зубов.

— Надеюсь услышать это от тебя, — произнес Ник. — Сейчас же.

— Кого ты имел в виду, — полушепотом продолжила Лианнан, — под «своим братом»?

— Сама знаешь кого!

Лианнан, чуть не танцуя, попятилась, всплеснув огненным стягом волос.

— У вас даже тела чужие — от разных родителей. Ни капли общей крови. Не говоря о том, что ты вообще не человек. С какой стати он твой брат?

Ник переступил сияющие огнем линии круга, словно их не было, схватил Лианнан за волосы и обернул ими ее длинную шею, наклоняясь к самому уху. Одна-две пряди выбились и хлестнули его по щеке до кровавых порезов, но хватки он не ослабил. Будто ничего не случилось.

— С какой стати? — переспросил Ник еще более ледяным тоном. — С такой, что он — мой!

— Хватит! — взорвался Анзу. — Не надо с ним нянчиться, Лианнан. Просто признай, что он нас предал!

— Завести питомца — не преступление, Анзу. Со всяким бывает.

— Питомца? — откликнулся Анзу. — Да он сам не лучше! В его власти повелевать всем миром, истребить всех колдунов, которые нам только подачки кидают, помочь своему племени обрести власть! А он что?

Ник не удостоил Анзу даже взглядом. Он по-прежнему смотрел на Лианнан.

— Просто скажи, что ты сделала!

Он держал Лианнан за волосы и не желал отпускать. Не пожелал и тогда, когда Анзу бросился на него и схватил за голову.

— Тебе так дороги эти людишки, предатель? — вкрадчиво произнес демон. Слово «предатель» в его устах звучало любовно. — Тогда я истреблю их всех до одного. И в первую очередь — твоего драгоценного братца. Я сожру его сердце у тебя на глазах. Клянусь.

Ник посмотрел на Анзу и улыбнулся.

— Это вряд ли. Людские сердца у нас пожирает Лианнан. А о тебе слагают песни, — продолжил Ник и снова перевел взгляд к женщине-демону, накручивая на ладонь ее огненные волосы. — Ночная соблазнительница.

Лианнан улыбнулась.

— Ты не забыл!

— Так что ты сделала с Аланом? — грозно спросил он.

— Почему бы не попытать его? Неужели ты веришь мне больше, чем брату?

Ник нахмурился, а через миг отбросил ее волосы, словно оружие, которым втайне мечтал воспользоваться, и исчез.

Остался только пылающий двор и два демона. Лианнан повернулась и с улыбкой матери, втянутой в детскую игру, поплыла к двери.

— Привет, человечек, — сказала она Мэй. — Я тебя помню. Поговори со мной.

— Спасибо, не хочется. У меня больше нет вопросов.

— Лжешь, — засмеялась Лианнан. — У вас, людей, они есть всегда.

Она подкрадывалась к Мэй, однако та и не подумала подняться навстречу. Лианнан, ни секунды не теряясь, стала снижаться, пока не очутилась на одном уровне с Мэй, а затем двинулась вперед, но на четвереньках, с текучей, стремительной грацией хищницы.

Анзу не сделал ни шагу, только смотрел. Его волосы сияли, как свежевырытое сокровище.

Мэй вскинула брови.

— Ты не в моем вкусе, — сообщила она демону. Анзу захлопал ресницами с фальшивой нежностью в глазах, за которой пряталось злорадство.

— Я буду следить за тобой, — произнес он. — И очень скоро стану в твоем вкусе.

Мэй усмехнулась мимолетной холодной усмешкой — мамина школа, — которая яснее хмурой мины говорила: «Не смешно и даже не остроумно».

— Жду не дождусь.

— Отныне ты — в моих мыслях, — добавил Анзу. — А твоя душа — у меня на ладони. Раздавить ее будет нетрудно.

Он послал ей воздушный поцелуй, который поплыл по воздуху в виде сияющей метки демона и разлетелся, как одуванчик, ударившись о невидимую границу круга. Следом подобно ему исчез и Анзу — рассыпался порхающими золотыми пылинками.

— Остались только мы с тобой, — произнесла Лианнан, по-змеиному скользнув к самой черте круга. — Я, видишь ли, не могу исчезнуть по своей воле — Хникарр меня вызвал и теперь должен отпустить. Побудь со мной, а я отвечу на твои вопросы. Даром.

У нее на шее Мэй заметила цепочку — она мерцала, покачивалась в тени белого платья. Казалось, на ней был какой-то кулон, но разглядеть его не удавалось — он постоянно менял форму: то становился серебряной меткой демона, то земным шаром в драгоценной клетке, то метательным кинжалом, какие носил Ник.

— А если бы я спросила тебя о Джеральде… — начала Мэй.

Лианнан засмеялась и перекатилась на спину, отчего серебряная цепочка молнией поползла по ее белой коже.

— Пустой вопрос, девочка, — сказала она. — Хотя таковы люди: толку от ваших вопросов, как от слез в океане. Будем ли мы счастливы вместе? Не поздно ли что-то менять? Любит или не любит?

— Насколько человечными бывают демоны?

Лианнан так нахмурила лоб, что ее глаза стали похожи на блестящие трещинки во льду. Она провела розовым языком по бритвенно-острым зубам.

Во дворе установилась тишина, которую нарушал только тихий треск пламени, восстающего выше изгороди. Мэй ощутила мощное желание наклониться ближе, услышать слова, которые Лианнан прошептала в пространство между ними.

— Человечными? — спросила она. — А что это значит? Чтобы привязывались без всякой причины, позволяли себя ранить?

— Да.

Лианнан усмехнулась и склонила голову. От касания ее волос Мэй обожгло чем-то средним между морозом и пламенем.

— Я знаю такого демона.

— Правда? — оживилась Мэй.

Лианнан показала острые зубки.

— Это Анзу.

Она замолкла — полюбоваться реакцией Мэй.

— Из нас троих Хникарр наименее человечен, — тихо продолжила демоница. — За многие века я ни разу не видела в нем признаков тепла. В вас нет ничего общего. Тебе стало бы проще мечтать о нем, скажи я, что он — не такой, как мы, что его можно приручить, перековать, настроить на любовь? Ведь если он окажется обычным демоном, а ты все равно не захочешь с ним расстаться, кем тебя считать после этого?

Лианнан едва не касалась носом лица Мэй. Демоница наклонилась так близко, что Мэй невольно затрясло: как бы ярко ни горели волосы женщины-демона, ее кожа оставалась ледяной.

— Если Анзу — наиболее человечен, а Ник — наименее, — выговорила Мэй, — кем считать тебя?