– Когда это произошло?

– Когда я бросила музыкальное училище, и поступила в мед.

– Кто с тобой так поступил? - серьёзно выяснял Хлыстов, будто за этим что-то последует.

– Это неважно. Дело не в этом... Ты прав со своей стороны, если, конечно, не унижал её, когда бросил и не втаптывал в дерьмо. Но я всё равно не могу сейчас быть с тобой откровенной.

– Да почему? - нетерпеливо цокнул он.

– Тебе лучше пока думать, что я неуравновешенная шлюха, которая никогда тебя не любила. Я не хочу, чтобы ты страдал, - сквозь возникший ком в горле, произнесла я.

– Снежинка, ты сводишь меня с ума такими формулировками. Можешь объясниться?

– Ты слышал, что Алину Рекотову убили?

– Бывшую подстилку ректора?

– Да.

– Слышал, и чудом избежал допроса. Но меня пугает спокойная морда Мишани, будто это он её порешил.

– Да кто знает... Может и он. Проблема в том, что официально из нас всех, именно я видела её последней. Когда ты выгнал меня, она случайно оказалась рядом и подвезла в общагу.

– Сильно длинная подводка.

– Возможно... Скорее всего, я стану следующей жертвой, - вздохнула я, не представляя как буду это аргументировать. 

– Чьей жертвой, Катя?

– Алину убил маньяк, который уже неоднократно мелькал в хрониках. Есть характерный почерк... И следующей стану я.

– С чего ты взяла? - напряжённо спросил Глеб, и мне казалось, что он уже не все мои заявления воспринимает всерьёз.

– Не могу сказать, но у меня есть повод так думать.

– Отличный разговор. Не могу сказать, не могу быть откровенной... И как мне на это реагировать? - я снова довела его до недовольства.

– Тебе лучше думать обо мне плохо, чтобы не жалеть. На всякий случай. Но если... Если что-то всё-таки произойдёт, и кто-то скажет, что это несправедливо, что я была такой молодой и замечательной... Говори всем, что это заслуженно. Я никогда не была хорошей и не думала о других. Если он и убьёт меня, то это будет вполне оправдано. 

– Снежинка, остановись пожалуйста, - покачал он головой, и снова обнял меня. – Этот бред имеет хоть какое-то основание или ты просто надумала себе лишнего?

– Есть основания. Но я не могу о них говорить. Завтра мне нужно явиться в одно место, где скорее всего мне помогут, и тогда, возможно, я расскажу тебе обо всём, что ты захочешь узнать.

– Я хочу узнать об этом сейчас.

– Нет. 

– Непробиваемая... А сопроводить тебя я смогу завтра, куда ты там собралась?

– Не можешь. Но, если хочешь я приду к тебе после этого.

– Ладно, с этим разберемся непосредственно завтра, - Глеб подумал, что сможет уговорить меня потом, но я обещала следователю молчать. 

– Какой же ты упрямый, - недовольно вздохнула я, и Хлыстов нервно рассмеялся.

– Я? Ты говоришь загадками, ни на что не соглашаешься, страдаешь без меня, но не можешь остаться, и после этого я упрямый? 

– Нет... После этого, ты самый лучший, - выдала я, и перевернулась на бок. Брови Глеба поползли вверх от удивления.

– С чего это вдруг?

Я ничего не ответила, и потянулась к его губам. Хлыстов осторожно обнял меня, но потом всё-таки наша нежность превратилась в страсть, и я оказалась под ним. Он целовал меня так, что сводило губы. Сбросил одеяло на пол. Распахнул моё полотенце, и расцеловал везде, где только мог. Мне казалось, что нет ничего, что могло бы позволить нам насытиться друг другом, и стать ещё ближе. Наверное, только если бы я согласилась сейчас остаться с ним и сказала, что люблю его больше всего на свете. И я останусь. И скажу. Обязательно, но только после того, как услышу, что за план придумал Роберт, иначе Глебу будет совсем досадно от очередных американских горок и моих недоговорок.

Хлыстов оказался со мной лицом к лицу, и тревожно глянув мне в глаза, хрипло сказал:

– Пожалуйста... Давай в этот раз всё сделаем по-человечески. 

– Дай мне время до завтра, - я легонько коснулась его колючей щеки, и погладила.

– Пообещай, что завтра мы поговорим на чистоту и ты никуда не исчезнешь.

– Обещаю. 

– Моя снежинка... Скажи, ты хоть любишь меня? - безнадежно спросил он, будто и не ожидая ответа. 

Печально, покорно, беззащитно. Я уже забыла, что в самом начале пыталась добиться именно этого. Его обожания. Покорности. Но всё вышло не совсем так, и в итоге это обожание стало взаимным, и обезоружило не только его, но и меня. Я снова промолчала. Продолжила наши поцелуи, вкладывая всю себя, чтобы он понял и без слов, как мне дорог. Сегодня без слов. Но завтра он обязательно обо всём узнает. Хлыстов больше ни о чём не спрашивал, и наконец вошёл в меня, отчего я почувствовала себя невероятно счастливой. Ещё недавно, я не верила, что мы снова сможем быть вместе.

Проснулись мы очень поздно. Я сначала даже подумала, что проспала встречу с Робертом, но нет. До неё оставался ещё час.

– Я быстро приму душ и отвезу тебя, куда скажешь, - произнёс Хлыстов после нашего завтрака, я кивнула, и он скрылся в ванной.

Разумеется, я не стала ждать его. Я сама со всем разберусь и сразу же вернусь к нему, но пока... Я взяла два листочка бумаги. На одном написала:

"Я люблю тебя. Твоя неадекватная снежинка – только твоя".

Рассмотрела книжную полку и обратила внимание на сборник рассказов Дафны дю Морье, который я читала, когда жила здесь одна на каникулах. Признание спрятала между страниц рассказа "Не оглядывайся", а на втором листочке написала это название и оставила его на столе. Надеюсь, Глеб сообразительный. Но если нет, то тоже не страшно. Я сделала это от нетерпения, потому что хотела поскорее выдать эти три слова, и если он ничего не поймёт, то просто дождётся сегодняшнего вечера и услышит всё лично. 

Окинув взглядом уже практически родное жилище, в которое с нетерпением хотелось вернуться, я обречённо сбежала в общагу. 

Алиса уже уходила на конференцию, поэтому мне не пришлось ничего ей говорить. Я переоделась, сделала запись в своём дневнике, упомянув куда иду, спрятала его под матрас и отправилась в отделение полиции на встречу с Робертом, периодически сбрасывая звонки от Хлыстова. 

Следователь опаздывал, и я прождала его больше часа под отделением, но когда он всё-таки пришёл, в душе появилась уверенность. Скоро всё закончится. Я помогу следствию, и начну нормальные отношения с Глебом.

Я впервые за долгое время, не хотел сдохнуть с утра. Моя снежинка по-прежнему была немного не в себе, но у меня возникла надежда, что теперь мне удастся достучаться до неё и добиться искренности. Я не понимал, нужно ли переживать относительно маньяка. Всё это казалось чем-то нереальным, и если бы не Рекотова, то я бы ни капли не напрягся, но в любом случае, Катя испугана и нужно что-то предпринять.