Если они сами собой так манипулируют, то что ж они с мужиком-то сотворят?! Очень серьезный вопрос. И если они себя так уговорить могут, то как же они мужику-то своему врать будут? Да и просто, отвлечемся от эгоэстетизма, можно просто со страху перекинуться ночью-то. Я ж не придумываю. У меня самого таких вот ночных жриц аж две целых племянницы.

Недавно встал ночью для совершения нескольких совершенно необходимых мне ночных обрядов. Я в последние месяцы полюбил, например, сидеть в своем зимнем саду под шорох волн и читать под лампой «Oriental Myth and Literature in the Iliad» Баркета. Спускаюсь на первый этаж. Тихо. Два часа ночи. Я в распахнутой на мощной еще груди пижаме, с томиком в руках, на ощупь пробираюсь в задумчивый сад.

Захожу на кухню, а там – будьте любезны! Заседание уютного клуба по интересам «Заешь свой стресс бужениной». Обе красавицы изящно сидят с бутербродами в точеных своих ручках. И темнота им не помеха. И соседство не напрягает. А размер у бутербродов такой, что любой прапорщик только икнет да по стенке бункера сползет от зависти. Мой друг Д. Ю. называет такой бутербродный сайз «разорви мое хлебало». Я с этим определением согласен, хотя вполне осознаю его остроту.

Я и говорю своим кровинкам, которые на меня несколько волчицами стали смотреть, впрочем, продолжая жевать хамон:

– У вас хоть что-то святое есть?!

И «Космополитеном», подобранным с кухонного пола, эдак по столу! Раз! Еще раз!..

Единственная возможность для мужчины подзаработать на Купидоне, сохранив при этом горделивую стать и самоуважение, – это стать отцом семнадцати, а лучше двадцати сыновей.

При достижении плановой цифры патриарх может забыть печаль и начать осуществлять мечты.

Патриарх может бросить работу, набрать кредитов в самых людоедских банках, ходить в белой рубашке, пить с шести утра дорогие напитки, утираясь батистовым рукавом, курить деликатесные сигареты, носить сомбреро и лениво посылать всех недовольных через забор. Чуть кто вякнет противное, и вот уже отец семейства идет ночью к обидчику, сладко напевая: «Пошли мне масла для лампады, пошли мне масла – я молюсь!» А за развевающейся седой бородой отца катится таран, колышутся нестриженые крепкие головы сыновей, звенят цепи и рычат псы.

В идеале нормальная семья должна уметь по свистку полностью перегораживать улицу, строить «черепаху» и иметь силы отбиться от конной атаки, ощетинившись предметами домашнего обихода. За столом у нормальной семьи всегда весело, дети умеют пользоваться ножом и вилкой. Вилками они вскрывают консервы и удерживают рассыпавшиеся по столу макароны, а ножами отмахиваются от конкурентов, обретая ловкость движений и командный дух.

Раньше так все и было в хороших домах. Очень чудесно было. Люди не думали, как поступать правильно, а просто правильно поступали.

Теперешние семьи из-за избалованности и глупого себялюбия отказались от практики пулеметного деторождения. Растят какого-то одинокого ребенка и надеются, что он их в старости выручит. С таким же успехом можно выращивать герань на подоконнике. Сиди, старик, обнимай горшок с родным изнеженным побегом! Хорошо тебе на казенном одеяле? Об этом ли должен мечтать настоящий мужчина? Кто будет подтаскивать тебе патроны и лить кипящую смолу с балкона хрущевки?! А? А?!

Нет, только чрезвычайное обилие и крайнее многообразие сыночков гарантирует обеспеченную и надежную старость. Чтобы было у кого спросить: «Чьи это горячие слезы благодарности падают мне на руки? И кто сколько денег милому папе принес?»

Многие спрашивают у меня, когда же я прекращу свои генетические эксперименты, когда закончится эта операция по моему размножению под кодовым наименованием «Грязный Гудини»?

Всегда отвечаю очень подробно, привлекая наглядный материал, который тут же вот крутится у ног в поисках жратвы.

– Вот этот, к примеру, – выбираю я наугад, – как тебя, кстати, зовут, мальчик? Я помню, да, Никифор. Он же «нумер четыре». Вот Никифор очень необходим! Пока он за миску каши умеет только громко аплодировать и снимать с меня ботинки при моем пробуждении в прихожей. Но очень скоро ему будет семь, мы подлечим его воображение, и он найдет себе хорошую работу. Станет таскать мне деньги, или что там он будет за работу получать, репу или известь… Я горжусь этим славным птенцом старого стервятника!

Лишний раз убеждаюсь в своем умении на ровном месте выстроить стройнейшую теорию. Полную смыслов, подтекстов и прочего богатства по семнадцать рублей килограмм.

Мне ведь много не надо. Я не чрезмерен.

Нужны, в принципе, только слушатели и благодарственные крики по завершении изложения. Я ведь не африканейский зверь Ехиандр, коий рожесны свои отворяет в тишине и сугубой темноте, боясь, воиея и стеная в воду. Мне нужна какая-то аудитория.

Долгое время роль аудитории (по жребию) брали на себя домашние мои, друзья и прочий малоценный с научной точки зрения сброд. Искупала их травоядное пугливое слабоумие только послушность. Я взымал с них жертву, они, подлечившись, снова становились веселы.

Но! Изменяя условия, изменяем и популяцию. Выживают не лучшие, а наиболее адекватные окружающей среде.

Артистизм в моем доме – это гарантия выживания.

Робкий и некрупный домашний родственник мой, сынок какой, или племянник, или еще какое пугливое щетинистое существо, пробирается, крутя ушами, по темному коридору, для потакания своим слабостям. Ну, не знаю, жрать он пробирается на кухню или, напротив, тащит с кухни что-то, глухо звякающее о стакан. Может, из ночного возвращается, за всеми не уследишь. Бредет, короче, растопырив руки в темноте, ориентируясь более на инстинктивную память, чем на запах родной лежанки на нарах.

А тут я! Выпрыгиваю эдаким барсом, рыча и хлопая хвостом по впалым хищным бокам своим. Усы в стороны! В зубах измочаленный карандаш. В волосах же перья и кусочки сургуча. Халат в прихотливой пятнистости, при которой уже непонятно, что жрали в нем вчера, но полная уверенность, что некое сопротивление хозяину халата все же оказывали, не сразу сдались.

И тут бы разразиться драме на охоте!..

Счас, мой милый, изложу я тебе новые основы миропорядка, открытые мной недавно, буквально полчаса назад, при наблюдении за гусаками!

И тут бы затрепетать всем, тут бы милосердной природе прикрыть зрителям глаза, как их обычно закрывают детям на утреннике, если Снегурочка начинает танцевать чуть веселее обычного, широко расставляя полные ноги свои…

А ничего не происходит. Потому как у родственников моих выработан защитный артистизм.

Только я собираюсь прыгнуть на постылого, выставив вперед когти на ногах, а он уже начинает весьма забавно скакать и делать всяческие комплименты. А то еще примется нести какую-то околесицу, пуча глаза и сыпя сухой помет на еловый паркет. Продолжая при этом прыгать, трясти хвостом и размахивать награбленными кульками.