— И… только карандашом?

— Да. Иногда, гораздо реже — пастелью или углем. К краскам не притрагиваюсь вообще. Мне трудно чувствовать кисть.

На одном из портретов Лия узнала Берту. Она сидела в беседке в саду и читала книгу, о чем-то задумавшись. Лия в очередной раз удивилась, как точно Константин подмечает все детали, начиная от выражения глаз и заканчивая самыми, на первый взгляд, незначительными линиями лица.

В другой женщине она признала доктора Мейер. На ней не было привычного делового костюма — она была одета в легкое, как показалось Лие, даже легкомысленное платье. Константин запечатлел ее где-то за городом, на лугу. Босиком, в простом платье, со счастливой улыбкой, она раскинула руки и, казалось, хотела взлететь.

— Старые добрые времена, — прокомментировал портрет Константин. — Это копия. Оригинал я отдал ей. Она повесила его у себя в гостиной, представляешь?

— Тут нет ничего удивительного, ты великолепно рисуешь! Ты мог бы сделать на этом целое состояние!

— В жизни человека должно быть что-то, что он делает для души. Посмотри-ка. Я хочу, чтобы ты кое-что оценила.

Лия взяла предложенный ей рисунок, развернула его и не удержалась от смешка. Габриэль она узнала сразу. Ее подруга была изображена обнаженной; она сидела в более чем нескромной позе на ступенях ведущей куда-то лестницы.

— Ну и ну, — сказала она, наконец. — Это ты тоже рисовал с натуры?

— Нет, — рассмеялся Константин. — Я часто рисую по памяти, добавляя… некоторые детали. Я думаю подарить ей это. Как ты думаешь, ей понравится?

— Если только она не подаст на тебя в суд за сексуальное домогательство.

— В этом нет ничего, что хотя бы отдаленно напоминает сексуальное домогательство. Искусство должно быть откровенным и чувственным, иначе это не искусство. А теперь я хочу, чтобы ты оценила кое-что еще. Пока что этот рисунок не закончен, и не в моих правилах показывать незаконченную работу, но тебе я могу это показать. Надеюсь, что сегодня я закончу, сделаю копию и вручу оригинал тому, кому он полагается.

— А кому он полагается? — поинтересовалась Лия, разворачивая очередной рисунок, после чего удивленно воскликнула: — Ах!

Она ожидала чего угодно, но о своем портрете даже не думала.

На рисунке Лия представала в образе музы — она была одета в легкую тунику, едва прикрывавшую тело, и золотые сандалии. Она сидела на небольшом креслице, положив ногу на ногу, и держала в руках крошечную копию земного шара. Нарисованная Лия внимательно изучала земной шар, чуть изогнув брови — так, будто увидела там что-то очень интересное.

— А почему земной шар? — заговорила она.

— Потому что он может быть твоим. Если захочешь. Тебе нравится?

— Конечно!

— Очень хорошо. Тогда, если позволишь, я его закончу. Я — плохой собеседник во время рисования, потому что ухожу в работу с головой. Но я могу предложить тебе занятие. У меня есть несколько альбомов с набросками. Там, конечно, есть совершенно недостойные вещи…

— Нет-нет, я хочу посмотреть, — уверила его Лия.

Константин подошел к книжным полкам, оглядел их и достал пару альбомов в темно-бардовом — под цвет оформления кабинета, подумала Лия — переплете.

— Когда закончишь, возьмешь остальные — они здесь.

После этого Константин сел за стол и развернул рисунок. Некоторое время он задумчиво рассматривал работу, покусывая кончик карандаша, а потом принялся за дело.

Лия расположилась в одном из мягких кресел, открыла один из альбомов и углубилась в изучение набросков.

Доктор Нурит Мейер в очередной раз посмотрела в зеркало, проведя рукой по волосам, и кивнула своему отражению. Четыре часа назад, когда она разглядывала себя в зеркало в парикмахерской, ей казалось, что цвет лежит неровно, но теперь она видела, что все в полном порядке. Вопреки ее просьбе, парикмахер наотрез отказалась менять цвет волос своей клиентки на более светлый. Она предложила альтернативу, которая вполне устраивала Нурит, и теперь ее волосы из каштановых превратились в темно-медные с красным отливом. Парикмахер не согласилась и на химическую завивку, но теперь Нурит казалось, что химическая завивка была бы некстати. Она подумала, что ей идет такая прическа — слегка вьющиеся от природы волосы, прямой пробор и открытый лоб, которым она втайне гордилась — лоб будущего ученого, как когда-то говорила ее мать. Яркий цвет волос делал ее моложе как минимум лет на пять, хотя Нурит знала, что капитан Землянских не согласится: «На десять». Впрочем, она всегда относилась к своей внешности слишком критично и имела привычку ценить внутренний мир, прежде всего. Того же самого она подсознательно ждала от окружающих.

Если бы кто-то из коллег увидел доктора Мейер в этот момент, то не узнал бы. Вместо обычного делового костюма на Нурит было темно-синее вечернее платье с открытой спиной. Доктор Мейер снова посмотрела в зеркало, на этот раз, оглядев себя с головы до ног — туфли на высоком каблуке, неброское украшение из платины на шее, небольшие серьги, вечерний макияж, яркий, но казавшийся вполне уместным в вечернем освещении дома — и улыбнулась самой себе.

… Очередная беседа доктора Мейер и молодого лейтенанта проходила вне комнаты для допросов, в ее кабинете. Вид у молодого человека был довольный — ему «наконец-то дали постричься и нормально одеться». Теперь на нем был деловой костюм — темно-серые брюки и пиджак классического покроя. Последний он держал в руке, и Нурит не могла не отметить белизну рубашки и идеально подобранные к булавке галстука запонки.

— Доброе утро, доктор, — поприветствовал он Нурит и добавил: — Я принес вам подарок.

И Константин положил на стол Нурит аккуратный сверток.

— Большое спасибо, — поблагодарила она и, взяв нож для бумаг, принялась снимать обертку. — Вы уже начали работать? Я слышала, вы произвели на майора Вайзенштейна неизгладимое впечатление. Он полдня не отходил от меня, рассказывая, как вы решили задачу на тему… симметричных шифров?

— Асимметричных, — вежливо поправил ее Константин. — Это была сложная задача. Но я люблю сложности. Задачи существуют для того, чтобы пораскинуть мозгами.

— Увы, ни в симметричных, ни в асимметричных шифрах я не разбираюсь, — улыбнулась Нурит. — Это ваша область, Константин. Хотя, полагаю, это очень…

Она не договорила, и, сняв последний лист, посмотрела на рисунок. Доктор Мейер уже забыла о том, что во время первой встречи попросила Константина нарисовать ее портрет.

— Вы его нарисовали! — сказала она, разглядывая рисунок. — Удивительно… и вы купили раму!

— Я хотел увеличить его, но не успел. Майор Вайзенштейн прав — работы многовато. Но, думаю, так тоже неплохо.

— Неплохо? И это все, что вы можете сказать? Вы недооцениваете себя!