— Да он тебя прямо околдовал! — Его голос снова дрожал от гнева и отчаяния. — И ты не стесняешься кричать об этом на весь мир. Как же — ведь это истинная правда, а что может быть лучше правды! Ты фанатичка, мама, и, как все фанатики, нисколько не заботишься о том, что в погоне за своей целью губишь других. А твоя цель — это он, не правда ли?

У Сары свело скулы от напряжения, в глазах блестели слезы, но голос прозвучал спокойно:

— Да.

— Замечательно! Ты даже не пытаешься это скрывать! Всегда только правда, одна только правда, ничего, кроме правды, — вот твой девиз. А правда делает свободным! Так вот, это — ложь! От этой правды ты, может быть, и получишь свободу, зато все остальные окажутся в кандалах. Готов спорить, что и твой драгоценный уже в кандалах.

— Любовь — всегда тюрьма, — сказала мать.

— И там ты пребывала все эти годы? И сегодняшний фейерверк — в ознаменование того, что ты наконец вышла из темницы? Празднуешь свое собственное 4 июля — День независимости?

— Да, — просто ответила Сара.

У нее задрожали губы. Она вдруг ощутила себя молоденькой и до болезненности обидчивой девчушкой.

— Как же ты жестока, — едва слышно проговорил Джеймс.

Сара промолчала.

— Ты больше мне не мать. Ты…

Он что было сил сжал зубы, чтобы с его губ не сорвалось слово, которое в течение всего разговора вертелось на языке. Только бросил на нее последний взгляд, полный презрения и упрека, поднялся и вышел из комнаты.

* * *

Джеймс в рассеянности прошел прямо в кабинет. Джайлз Латрел, сидевший за письменным столом, с улыбкой поднял от бумаг голову, но едва увидел лицо сына, как улыбка слетела с его губ.

Он откинулся на спинку кресла, машинально пригладил рукой волосы и спокойно спросил:

— Ты разговаривал с мамой?

— Что с ней стряслось, па? Она неузнаваема. Что он с ней сделал?

— Просто вернулся.

— Почему?

Джайлз пожал плечами.

— Потому что больше не мог терпеть разлуку. Не сделай ошибки, Джеймс. Он очень глубоко любит твою мать. И она его. Это точно. После этого праздника она словно переродилась. Ее действительно не узнать. Твой отец, Джеймс, оказывает на нее фантастическое влияние. Я видел их вместе в субботу. И могу это засвидетельствовать.

— Но как же она могла забыть о тебе? И как ты это допустил?

— Ничего не поделаешь. Я всегда знал об этом. Узнал, как только вернулся домой после того, как сгорел мой самолет. Я не видел ее два года. У нее было тяжелое нервное расстройство. Не из-за того, что случилось со мной. Она впала в это состояние до того, как увидела меня. Как я потом узнал, это случилось, когда ей сказали, будто твой отец разбился. А потом я постепенно понял, насколько она изменилась. Она была далеко не той девушкой, на которой я женился. Она повзрослела, стала настоящей женщиной. И что я мог ей предложить? Так что жаловаться мне не на кого.

Джеймс сел в кресло у стола.

Джайлз смотрел в напряженное, окаменевшее от тяжелых размышлений лицо сына.

— Вряд ли ты хоть чуточку понимаешь, что твоя мать сделала для меня. Посмотри только: ты привык к этому лицу, другого ты у меня не видел, но когда-то… когда-то я выглядел вот так. — Он жестом указал на портрет. — А до того, как мне соорудили эту физиономию, у меня не было вообще никакой, как у большинства раненых в моей палате. У них тоже были жены, многие из которых навсегда исчезали с горизонта после первого же взгляда на своих супругов. Сара этого не сделала. Она пожертвовала ради меня твоим отцом, в буквальном смысле слова пожертвовала своим счастьем. И его счастьем тоже. Все это ради меня. Беспомощного, изуродованного паралитика-импотента. Ей было всего двадцать три года. Она была полна жизни, к которой ее впервые пробудил Эд Хардин. Она отказалась от него — вместе с жизнью — и посвятила себя мне.

— Угрызения совести! — грубо выкрикнул Джеймс.

— Да, возможно, но еще и чувство долга. Она поняла, что мне нужна больше, чем Эду. Так оно и было. Не забывай об этом. Если бы не Сара, бог весть, что бы со мной было. У меня ничего больше не оставалось. Ничего.

— Она была твоей женой, — упрямо стоял на своем Джеймс.

— И оставила меня ради твоего отца. Она даже написала мне об этом. Да, она оставила меня, Джеймс. И уже не считала себя моей женой. Они с Эдом были любовниками на протяжении десяти месяцев. Для нее наш брак уже не существовал.

— Она считала его погибшим, так?

— Но потом он вернулся. А она обещала остаться со мной и сдержала слово. Когда ты увидишь отца, поймешь, что значил этот выбор. Она осталась, потому что я в ней нуждался. Это, кстати, верно и сейчас. Она по-прежнему мне нужна. И всегда будет нужна.

— Так как же ты это терпишь — и его, и ее перемену? Если бы такое случилось со мной…

— Мне тоже это непросто дается. Но я принимаю это как неизбежность. Что мне остается? — Он вздохнул. — Ты слишком молод, Джеймс. В твоем возрасте любовь… всего лишь игра. То проиграл, то выиграл. Но, если, по милости божьей, ты встретишь одну настоящую, все будет по-иному. Тебя перевернет до самого нутра. Не надо недооценивать этого. Любовь — сила неодолимая. Это то самое, к чему каждый стремится всю жизнь. Твоя мать нашла это в Эде Хардине, а он — в ней. Конечно, тут сыграл свою роль случай, да и война… Любовь… и жизнь стали ощущаться совсем по-новому в тех обстоятельствах, когда никто не знал, сколько продлится жизнь и сколько будет жить любовь. Но одно я знаю наверное, Джеймс: твоя мать никогда и ни за что не сделала бы этот шаг, если бы не была так поглощена своим чувством. Я всегда был в этом уверен, а когда познакомился с твоим отцом, понял почему.

Джайлз некоторое время молчал, заново переживая неожиданную встречу с полковником Хардином.

— Это больно, Джеймс. Я разделяю твои чувства. Но стоит ли нам жаловаться? Мы получили все, что могла отдать нам твоя мать за эти двадцать с лишним лет. И все это было отнято у Эда. Я давно это понял. Я безжалостно воспользовался ее самопожертвованием, ты, естественно, делал это невольно. Мы оба заполучили ее за счет Эда. Она давным-давно могла бы бросить меня и уйти к Эду, тебя, разумеется, она взяла бы с собой, а меня оставила ни с чем. Твой отец — одинокий человек, Джеймс. Он настолько околдован твоей матерью, что так и не сумел устроить жизнь с другой женщиной. А я пользовался тем, что по праву принадлежало ему. Я пользовался ее присутствием, уютом, который она создавала, ее любовью — да-да, и ее любовью, — повторил Джайлз в ответ на саркастический взгляд Джеймса. — Твоя мать по-своему любит меня. Не так, как Эда, конечно, но любит. Иначе она не могла бы со мной жить. Я всегда чувствовал ее надежную поддержку, она всегда ободряла меня, вселяла в меня силы. Не суди столь строго, Джеймс. Судить всегда легко. Меня тоже искушал этот бес. Сара тысячу раз заплатила за свою неверность. Почему же я теперь должен лишать ее счастья, которое может дать ей он? Я знаю твою мать: пока она моя жена, она мне не изменит. Сейчас не то, что прежде, когда она уходила от меня к Эду и разрывала наши супружеские отношения. И я не дам ее в обиду, Джеймс, ни тебе, ни кому-либо другому.