Саади кивнул с серьезным лицом:

– Понимаю, достопочтенный тесть. Стало быть, я принесу вам все, что смогу найти об янычарах. Не обессудьте, если поиски займут какое-то время.

– Трактаты нужны мне не сегодня, Саади. И не завтра. Важно, чтобы я их вообще получил. Благодарю тебя, сын мой. И ни с кем не говори об этом, слышишь? Это должно остаться между нами.

– Разумеется.

Саади поклонился и быстро вышел. Эздемир в изнеможении откинулся на спинку кресла. Казалось бы, он мог сейчас успокоиться. Ибрагим займется евреями и христианами, Саади – янычарами. Все необходимые распоряжения он сделал. Можно было не сомневаться, что Саади выполнит его просьбу быстро и надежно. В конце концов он был его зятем. Человеком, которому он мог слепо доверять.

«Хотя бы одному, – подумал наместник. Головная боль разрослась с такой силой, что у него началась дурнота. – Есть хотя бы один человек в этом городе, которому я действительно могу доверять. Это ли не повод для радости?»

Анна и Рашид

Анна сидела в удобном кресле в библиотеке. В очередной раз Козимо и Ансельмо погрузили ее в непролазные дебри, которыми ежедневно и еженощно была опутана жизнь Иерусалима. Близился обед, и у нее голова шла кругом. Оба опять попытались рассказать ей все трех религиях, которым приходилось уживаться на маленьком пространстве внутри городских стен. Они просветили ее, в каком квартале жили евреи, где преимущественно обитали христиане, а какие улицы находились в крепких руках мусульман. Теперь она знала, где могла показаться только под чадрой, по каким дням ей как женщине лучше не покидать дом, а куда ей как христианке не стоит ходить за покупками. Жизнь в этом городе балансировала между запретами, обязанностями и уважением к обычаям других, которые своими указами пытался насаждать султан. Либо Иерусалим был чересчур мал, либо человеческая душа чересчур мелкой, чтобы обеспечить трем великим религиям мирное сосуществование – вот и все, что усвоила Анна после многочасовых объяснений. Постепенно она начала понимать Ансельмо.

– Если нас послушать, так покажется, что Иерусалим – сплошной сумасшедший дом, – с улыбкой произнес Козимо, словно угадав ее мысли, – но со временем к этому привыкаешь. Большинство живущих здесь людей – мирные жители, единственное желание которых – чтобы их оставили в покое, независимо от того, к какой конфессии они принадлежат.

– Но вот к кому вы действительно должны быть предельно внимательны, – продолжил Ансельмо, – так это к янычарам.

– К янычарам? – Анна закатила глаза. Еще одна часть населения, заслуживавшая особого внимания. Еще до своего отъезда она в Гамбурге прочитала про янычар в интернете. Это были христианские дети из провинций, которых Османская империя силой угоняла во время своих завоевательных походов. Этих мальчиков подвергали обрезанию, обращали в ислам, из них воспитывали солдатскую элиту, образовывавшую закрытое, почти монастырское сообщество. – И что же с этими янычарами?

– Султан Сулейман – мудрый и справедливый человек, – пояснил Козимо. – И хотя многие христиане утверждают нечто другое, именно он заботится о том, чтобы и евреи, и христиане могли свободно совершать свои религиозные отправления в Иерусалиме. Янычары – это, так сказать, его длинная рука. Однако...

– Кстати, они мусульмане, – перебил его Ансельмо. – Многие из них терпеть не могут ни евреев, ни христиан. И если что-то приходится им не по вкусу, они могут стать весьма неприятными.

– Но я читала, что они следят за соблюдением законов и за порядком, и еще...

– Разумеется, – опять не дал досказать ей Ансельмо с мрачной улыбкой, – янычары следят за соблюдением законов и за порядком, но это их законы. И порядок, который устраивает их. А это подразумевает, что они придираются к еврейским или христианским гражданам, когда им этого захочется.

– Но ведь Сулейман...

– Сулейман в Стамбуле, а это очень далеко, синьорина Анна, – возразил Козимо. – Он не может видеть, что творится здесь на самом деле. Так что лучше обходите янычар. А теперь пойдемте, синьорина Анна, самое время сделать перерыв. Мы опять заговорились, и у вас утомленный вид.

«Еще бы», – хмыкнула про себя Анна. Она еще в Гамбурге пыталась подготовиться к ситуации в Иерусалиме. Но быть здесь в действительности да еще мириться с реалиями XVI века – это было нечто совсем другое. К тому же у нее складывалось впечатление, что с течением столетий некоторые детали ускользнули от историков. К примеру, произвол янычар и отсутствие терпимости у них, о чем рассказывал Ансельмо.

– Уже настало время обеда, синьорина, – произнес Козимо. – мы поедим, а потом можем совершить не большую прогулку по нашему кварталу. Мы с Ансельмо часто вынуждены отлучаться из дома по делам, так что будет лучше, если вы будете ориентироваться здесь и без нас.

Эти слова прозвучали музыкой для Анны. Она была зверски голодна, голова ее гудела. Обильная еда и свежий воздух ей сейчас были крайне необходимы.

Все вместе они прошли в столовую, и Анна заняла свое место за длинным столом. Элизабет как раз поставила на стол огромное блюдо с восхитительно благоухающими колбасами, которые она уже подавала несколько дней назад, но тут в дверь постучали и вошел Махмуд.

– Простите за беспокойство, господин, – произнес он с поклоном в сторону Козимо. – Два янычара стоят у двери и желают войти.

Козимо нахмурился и бросил на Ансельмо строгий взгляд. Тот вытаращил глаза, воздел руки в знак своей невиновности и энергично затряс головой. Козимо шумно выдохнул воздух:

– Ну хорошо, Махмуд, проводи их в библиотеку. Я сейчас приду. – Он сердито швырнул на стол свою салфетку. – Ансельмо, не натворил ли ты чего-нибудь? Признавайся!

Ансельмо вновь яростно затряс головой, его глаза метали молнии.

– Нет. К тому же вам следовало бы лучше знать меня, отец. Если я что-нибудь вытворяю, как вы изволили выразиться, я никогда не попадаюсь. Никому. А уж тем более этим...

– Ну хорошо, хорошо, – быстро перебил его Козимо. – Но тогда возникает вопрос, что янычары забыли в нашем доме. – Он встал.

– Не нужно ли нам... – начал Ансельмо и тоже поднялся.

Но Козимо отмахнулся:

– Нет, оставайтесь здесь. Если возникнет необходимость, я прикажу вас позвать. Тут не может быть ничего важного. Вероятно, это какая-то ошибка. Или сообщение о неправильно доставленном товаре.

Он вышел из комнаты и плотно закрыл за собой дверь. Ансельмо мрачно сверлил ее глазами, словно пытаясь силой своего взгляда прожечь дыру в дереве и заглянуть внутрь.

– Что тут позабыли янычары? Чего им от нас надо? – бормотал он себе под нос, словно жонглер, ловко вращая в руке нож. – Если бы я только знал...

В этот момент дверь распахнулась, и опять появился Козимо. Но не один. По пятам за ним шел один из янычар, бдительно следивший за каждым его движением. У Анны запершило в горле. Она вдруг представила себе, что они находятся в Берлине, а на дворе 1937 год, несмотря на то что на янычаре был не кожаный плащ гестаповца, а пестрая, яркая форма и высокая шапка, богато украшенная золотыми шнурами и кисточками, что при других обстоятельствах, несомненно, вызвало бы ее улыбку. Ансельмо дал знак Анне, и они оба поднялись. Козимо сказал что-то на иврите солдату, низкорослому полноватому мужчине с пушистыми черными усами и равнодушным выражением лица. Тот кивнул.