– Сдаюсь, сдаюсь!

Целый отряд свеев окружил костер и наставил копья на сидевших вкруг огня.

– Явились, не запылились! – криво усмехнулся Веремуд. – Вяжите уж…

Свеи, весело переговариваясь, повязали пленников и повели в Альдейгу. Олег заметил за деревьями еще человек десять, попарно привязанных к жердине. А хускарл-то, который его повязал, вона как загордился! Взыграл и взорлил, зараза!

Олег пошевелил кистями – кожаный ремешок стянул их зверски, но узел был завязан неумело и подраспустился. Сухов шагал, подгоняемый криками конвоиров, а на душе стало спокойней. Не было страха – Олег точно знал, что его не убьют, как и всех этих людей, пойманных в лесу. Свеи хотят их в рабство продать, а кто же станет трэля убивать – себе же в убыток? Не было и ненависти, «перегноя страха», как однажды выразились братья Стругацкие. Да и за что ему ненавидеть этих свеев, что викингов, что ополченцев? Враги, захватчики – это все верно, но… Как там Горький сказывал? «Если враг не сдается, его уничтожают!» Правильно. Истребить свеев – вот задача, которую он решает со всеми вместе. Помогает решать… Но лозунг «Раздавить гадину!», сочиненный все тем же пролетарским классиком, как-то не стучит ему в сердце. Не постукивает. Он просто делает тяжелую и грязную работу. Убивать – это отвратительно. Три ночи подряд Олега преследовали кошмары, и тошнотворный запах крови бил в нос. Но привычка стерла, смазала паршивые воспоминания…

…Закричали свеи, идущие впереди, и лес кончился. Ушли назад деревья, а впереди открылся тоскливый пейзаж – квадраты и прямоугольники фундаментов с торчащими печами-каменками, присыпанные грудами угольев и золы. От крепостной стены только глинистый вал остался. Вдали вставали башни цитадели, а вблизи распахивались ворота в загон. Пинками и древками копий пленных затолкали внутрь. Народу тут хватало, Ярун не ошибся. И не сто человек томились за высокой изгородью, а все двести. Да больше… Женщины и девки жмутся вместе, детей тискают. Мужики сидят, головы повесив. Олег осмотрелся и прошел в середину, где на выступе фундамента устраивался круглоголовый с горбоносым. Оба были бледны и вид имели разнесчастный.

– Как жизнь? – бодро спросил Олег.

– Издеваешься, да? – сказал круглоголовый убитым голосом.

– Кто тебе сказал? – продолжал Олег в том же дурашливом тоне. – Глянь только – небушко голубенькое, травка зелененькая! Что еще нужно для счастья?

– Воля, – процедил горбоносый.

– О! – поднял Олег связанные руки и просиял. – В самую точку попал. Этим мы и займемся…

Опустив руки, он пальцами выцарапал нож из-за голенища и сжал ручку между щиколоток. Ремешки разрезались на счет «два».

– Руки не вытягивай, – сказал Олег негромко, – и старайся держать вместе, будто они связаны.

Изумленный круглоголовый только головой потряс – дескать, разумею. Олег перерезал ему путы, и горбоносый тут же протянул руки, обмотанные пеньковой веревкой. Лезвие освободило и его.

– А теперь, – негромко сказал Олег, – слушай меня! Когда стемнеет, придут наши и выпустят нас отсюда…

Круглоголовый при этих словах аж дышать перестал, а горбоносый шумно выдохнул.

– Я людям веревки резать буду, – продолжил Олег, – а вы незаметно переговорите с мужиками. Надо, чтобы каждый знал свое место и чтоб никого не забыли. Чтобы старых да малых несли молодые и чтоб все держались кучей и слушали, что им говорят. И молчали до поры.

– Ну… – задохнулся круглоголовый. – Ваще!

К вечеру, незаметно перемещаясь по загону, Олег и Веремуд освободили всех пленников. Люди перемешались, растягивая движение на часы, и со стороны не было заметно, как по бокам седобородого старика приседали два парня, как малышню разбирали женщины, а чад постарше крепко брали за руки девушки.

Олег добрался до последнего связанного, светловолосого парня, нос сапожком, и потянулся резать ремешки. Парень неожиданно отдернулся, ощерил рот и заорал:

– Стража!

Последним слогом он подавился – Олег вбил его парню вместе с осколками желтых зубов. Провокатор? Подсадной? Или просто дурак?.. Олег оглянулся. Нет, вроде стражники не обратили на крик никакого внимания. Ладно…

Олег, поглядывая на светловолосого, валявшегося в нокауте, отрезал у него подол рубахи и разорвал пополам. Один отрез скомкал и заткнул тому рот, а другим этот самый рот завязал. Подумал-подумал и снял с парня ремень, стянув им ноги. Так-то оно лучше будет.

– Чего он? – прошептал круглоголовый, кивая на связанного.

– А тролль его знает!

Подсел Веремуд.

– Все вроде… – сказал он тихо. – Ждем.

В загоне застыла тишина, а часовые, напротив, говорили все оживленнее, все громче. Видать, неоднократно прикладывались к жбанчикам и прочим сосудам. Костры горели ярко, опоясывая загон кольцом дрожащего, неверного света.

Стемнело. Олег, вглядываясь за колючую изгородь, высматривал спасителей, а те все не спешили. Он не туда смотрел.

Вертя головой, Олег заметил несколько кустов, чьи листья отсвечивали красным, и нахмурился. Он мог поклясться, что место было голо. Откуда ж кусты?.. Он моргнул и увидел, как медленно, пядь за пядью, кусты ползут.

– Вот дурак, – пробормотал Олег с облегчением.

Кусты затерялись за часовыми, тянувшими гортанные песни. Внезапно за спиной запевалы возникла громадная тень, и Олег услыхал тихий треск сломанных позвонков. Певец медленно опустился на бок, словно настраиваясь вздремнуть. К нему тут же присоседился товарищ. Тень бесшумно мелькнула, скрипнуло дерево, и ворота загона начали открываться. Внутрь ступил Асмуд.

– Все готово, – доложил Олег, шагнув навстречу хевдингу.

Тот ухмыльнулся только и сделал жест рукой – бегом в лес!

Тихий ропот вознесся над толпой измученных людей и тут же сменился шиканьями. Пленные, чуть было не ставшие рабами, на цыпочках кинулись к лесу. Парни тащили стариков и стариц, за ними поспешали женщины с детьми на руках, следом бежали девушки, ведя за руки лупатую мелюзгу. И только один светловолосый оставался в загоне. Он мычал, он тряс головой, извивался и катался в пыли, но никто не помог ему – то ли трусу, то ли предателю, то ли глупцу.

Уходили тихо-тихо, переговариваясь шепотом, придушенно ойкая. Луна еще не взошла, шли впотьмах, и только в чаще леса Асмуд запалил факелы. Трепещущий свет запрыгал по испуганным, неверящим, счастливым лицам, по стволам деревьев, то пропадая в глубоких тенях, то бросая блики с лезвий мечей. До лагеря конунга добрались поздно ночью. Спать ложились там, где стояли, подстилая лапы сосен заместо перин. Олег лег с Радой на копешку скошенной поутру травы и заснул мгновенно, не распробовав даже вкус девичьего поцелуя.

Леса Приладожья, храм Перуна

Разбудили его крики часовых. Олег сильно вздрогнул и сел, протирая глаза. Нет, крики ему не приснились. А вот и лязг прибавился, и знакомое грюканье щита, отбивавшего удар.