«Кобылица необъезженная! — возликовал Эртхиа. — Все отдам за нее!»

И учтиво ответил:

— Твой брат, божественный Ханис, шлет тебе привет. Так ли должно принимать посла? — и, сморщившись, шевельнул вывернутыми плечами.

— Лжешь! — вскрикнула Ханнар. И не нашлась, что добавить.

— Нет, не лгу, — терпеливо вздохнул Эртхиа. — Твои воины забрали мешочек, висевший у меня на шее. Загляни в него — убедишься, что я говорю правду.

Ханнар обернулась к окружавшим ее телохранителям. Ей подали мешочек зеленого бархата на витом нарядном шнуре. Из него в ладонь высыпались сначала сухие розовые лепестки, а затем… две пряди, перевязанные солярным крестом, солнечно вспыхнули у нее на ладони. Золотые волосы сына Солнца!

— Где он?

На этот раз вздох Эртхиа был тяжелым.

— В Хайре, во дворце моего царя, — и честно добавил: — В Башне Заточения.

— Лжешь, — сурово повторила Ханнар. — Дети Солнца не живут в неволе. Ханис мертв, а ты — лазутчик хайардов.

— Ты, видно, никогда не видела лазутчиков!..

— Молчи! Твоей жизни осталось — до захода Солнца. Готовься к смерти.

И указала рукой на малиновый диск, уже касавшийся края земли.

— Ты неразумна, как женщина, царица! — воскликнул Эртхиа. — Вместо того, чтобы выслушать посла — казнишь его! Кто кроме меня передаст тебе весть от Ханиса, кто расскажет ему о тебе? Клянусь моей косой и милостью Судьбы, я — единственный друг твоего брата, не считая еще одного, который не может покинуть царского дворца.

Ханнар мрачно смотрела на него. Отменять свое решение ей было досадно. Ну а если он не лжет?

— Развяжите его, — нехотя приказала Ханнар. — Как твое имя, посол?

Дождавшись, когда с него снимут арканы, посол с достоинством ответил:

— Эртхиа ан-Эртхабадр.

Ханнар сглотнула. Однако поздно отменять приказ.

— И ты называешь себя другом царя Аттана?

— Храбрецам нет дела до царств, если их сердца имеют склонность одно к другому! — вовремя и к месту вспомнились царевичу читанные вместе с Акамие слова. При свете золотых глаз божественной воительницы они приобретали новый смысл, и мечтательная улыбка согрела взгляд царевича.

— Увести его! — в ярости велела Ханнар. — Принимать, как посла, стеречь, как пленника. Как приговоренного! Позже я расспрошу его.

Круто развернувшись — косы, взлетев, описали полукруг и упали обе ей на плечо и на грудь, а Эртхиа прикусил губы, сдерживая восторг, — ушла в юрту.

Кочевникам застольные обычаи Эртхиа не казались варварскими. Как посол, он был защищен от враждебности и нападок, ему нашлось место у костра, и он с наслаждением утолил жажду, а потом и голод — преизрядным куском горячего мяса, слизывая с пальцев мясной сок и жир, отрывая ломти от лепешки, запивая все кисловатым вином из бурдюка. После, вытерев подбородок и пальцы последним куском лепешки, отправил его в рот и повалился навзничь, раскинув еще болезненно ноющие руки.

Сон будто медом смазал его веки. Они сладко слипались, хоть Эртхиа и стыдился признать себя усталым.

Ему виделась бесконечная степь — она ведь долго не отпускает душу путника, даже когда путь окончен. Многие ночи подряд снится дальний край земли, размытый то ли жарким маревом, то ли пылью — кто ее поднял, косяк лошадей или стадо онагров, или разбойничий отряд? Волны белесого ковыля или серебристой полыни, бегущие то вправо, то влево, то разбегающиеся кругом от пляшущего вихря-детеныша. Солнце, плывущее по пустынному небу, хоровод стервятников, кружащий вдали, в вышине…

От колодца до колодца мерял степь Эртхиа, расспрашивая заставщиков о разбойничьих отрядах.

А во дворце, его собственном дворце, где он не ночевал и ночи, ждала теперь невеста-не невеста, жена-не жена… Семь раз в семи разных нарядах показывали ее Эртхиа, но он от волнения так и не разглядел толком сильно накрашенного и заслоненного подвесками лица. Вроде бы похожа на сестрицу Атхафанаму, одна ведь кровь, дядина дочь, да и мать ее приходится родственницей царице Хатнам-Дерие. Запомнил только: маленькая, косы до пола, вся звенит и благоухает. Ручки в перстнях, ножки мелко переступают, бубенцы на них дрожат…

Так бы и остался, да вот помогли бубенцы и подвески. Вспомнил Эртхиа брата, наряженного, увешанного сверкающим и звенящим, запертого на ночной половине, забаву цареву. Напомнили о брате бубенцы и перстни, помогли ожесточить сердце в решимости.

Невеста сосватана, дождется. А нет — так найдутся в Хайре еще невесты, не бедны девушками прохладные дворцовые сады.

Тут привиделся Эртхиа — ясно проступил под покровом сомкнутых век — светлый лик царицы Аханы. Эртхиа вздохнул и перевернулся набок, подсунув под щеку сложенные ладони. Холодно было, как ночью в темнице, только солнечный луч заглядывал к нему сквозь оконце, а это была ее ярко-золотая коса, а царица все сердилась, и не мог Эртхиа подобрать слов, чтобы уверить ее в своей любви…

Ханнар разглядывала спящего — своего врага.

Мальчишка лежал на левом боку, подогнув ногу и вытянув перед собой правую руку, а левая была подсунута под голову. Костер хорошо освещал его лицо. Кончики прямых ресниц касались округлых, в сонном румянце, смуглых щек. Темные губы были приоткрыты, и тонкая ниточка слюны блестела у края рта. Он спал безмятежно, как дитя, но загрубевшие от тетивы пальцы правой руки выдавали в нем воина. Толстая коса дремлющей змеей вытянулась вдоль спины.

— Эртхиа ан-Эртхабадр! — сурово окликнула его Ханнар.

Он потянулся, не размыкая век. И вскочил, как ужаленный. Ханнар спрятала невольную улыбку в прикушенных губах.

— Что ты хотел сказать мне, посол?

Эртхиа торопливо провел ладонями по лицу, одернул и отряхнул кафтан.

— Дай же мне проснуться, царица, дабы я ничего не перепутал в послании. Я выучил его наизусть со слов твоего брата, но смысл его мне неведом, — обстоятельно ответил Эртхиа. — Сядь, серьезные разговоры не ведутся стоя.

Ханнар опустилась на кошму, скрестив ноги, как научилась у кочевников. Так же сел и Эртхиа, только у него это вышло ловчее.

— Говори, — нетерпеливо кивнула Ханнар.

Непривычно — кощунственно! — звучали в устах хайарда чеканные строгие слова языка богов, Высокой Речи. Он нараспев, как декламируют стихи, пересказывал ей послание Ханиса, а конец, не удержавшись, пропел, как поют хайарды. Ханнар, вдосталь наслушавшаяся хайардского пения в черные дни покоренной столицы, почувствовала, как намокла рубашка от холодного пота.

А в отдалении раздались шорохи и перешептывания с одобрительным поцокиванием — кочевников пение звонкоголосого посланца явно привело в восхищение, хотя они не смели приблизиться и вмешаться в беседу.

Вот послание Ханиса:

«Сестра и невеста моя Ахана. Счастлив узнать, что ты, все еще или снова, здесь. Окажи все возможные почести и доверие моему другу. В подтверждение вашей встречи передай с ним прядь твоих волос. Надеюсь скоро присоединиться к тебе в возлюбленных Солнцем землях Аттана. Твой брат Ханис».