Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Секретарша смотрит на тебя.
Думает.
Подходит к окну.
Смотрит на небо.
Делает глубокий вдох.
Что-то бормочет.
Опускает голову.
Выходит из кабинета с задумчивым видом.
Ревешь в три ручья.
Словно плотину прорвало, того и гляди зальешь всю квартиру, жена звонит своей секретарше, предупреждает ее: на работу ты сегодня прийти не сможешь.
Не понимаешь, почему плачешь, и чьи это слезы — твои, жены, вашего ребенка, но они все льются и льются.
Жена ходит за тобой по квартире с бумажными платками, обнимает тебя, когда ты позволяешь.
Прижавшись к ее плечу, шмыгая носом, отдыхаешь, а потом все начинается по новой, ревешь и не можешь остановиться, словно решил выплакать себе все глаза, освободиться от слез жены, твоих собственных, вашего ребенка.
Так и плачешь какое-то время, потом тебя немного отпускает, слез становится меньше, и наконец все прекращается: ясное утро после дождливого дня.
Открываешь глаза, подносишь руку к глазам, проверяешь, кажется, слеза опять покатилась, нет, показалось.
Зарывшись в кровать, слышишь, как жена хохочет перед телевизором, интересно, что ее так рассмешило.
Тело болит, грудь увеличилась втрое, нет, тебе нравилось быть женщиной, а вот коровой — куда меньше.
Голым тащишься в гостиную, валишься на диван, жена приподнимает твою голову, кладет ее себе на колени и ерошит твоей рукой свои белокуро-каштановые волосы.
С восхищением гладит свой огромный живот, ты с восторгом целуешь свой накаченный пресс.
Из-под дивана вылезает кошка, карабкается по вам и уютно устраивается сверху, на вас троих.
Дружно мурлычете и на какое-то время перестаете думать о том, что вас ожидает.
Хоть вы и предупреждали соседей, они все равно по очереди стучат вам в дверь.
Три часа ночи, ты вопишь без остановки с восьми часов вечера.
Жена пытается всех успокоить, но никто и не волнуется.
Они просто хотят знать, когда уже ты родишь, и они смогут наконец поспать.
Стоя на коленях у ванны, акушер накладывает тебе на лоб компрессы, а жена тем временем грызет ногти, сидя на унитазе.
Ты вопишь.
Жена вскакивает с унитаза и встает рядом с акушером у ванны.
С перекошенным лицом смотришь на двух мужчин, которые за тобой ухаживают.
И опять вопишь.
Стискиваешь руку жены.
Обзываешь жену, как только можешь: сранью болотной, сукой, блядью, орешь, что все из-за нее, что ты ее ненавидишь.
Акушер объясняет жене, что это нормально, что это ты свою мать ругаешь, так часто бывает, и надо же тебе разрядиться.
Разряжаешься, как можешь.
Тужишься, пердишь, срешь.
Кричишь, что хочешь умереть.
Жена кричит — только не умирай.
Появляется головка ребенка, набрасываешься с руганью на акушера.
Он вынимает ребенка из воды, жена обрезает пуповину, ты тянешь к ребенку руки.
Время замирает на месте.
Ребенок кричит.
Время снова срывается с места.
Жена, плача, говорит, у вас девочка.
Акушер кладет вашего ребенка маме на грудь. Нежно прижимаешь его к себе.
Акушер плачет.
Жена обнимает его.
Девочка плачет.
Все плачут, кроме тебя.
Вот и конец.
То есть, начало.
Жизнь.
Которая.
Продолжается.
Каждое утро ходите гулять с вашим ребенком в парк и смотрите на мир вокруг новыми глазами.
На деревья, траву, небо, на пруд и на уток, на бегущих по дорожкам людей, на женщину, которая толкает коляску, болтая по телефону, на пожилого мужчину, который стремительно несется вперед, легко, играючи.
Дышите.
Ходите.
С вами ваш ребенок.
Радуетесь деревьям, небу, пруду и уткам. Пожилому мужчине, женщине с коляской. Вы полны доверия к этому миру и идете дальше.
Ни о чем больше не думаете.
Ничего больше не делаете.
Только идете и идете вперед.
Пожилой мужчина, поравнявшись с вами, кивает жене.
Смотришь на нее с удивлением.
Шепчет — черный пояс.
Кладете ребенка на травку, жена прилегла рядом, ты — тоже, поворачиваешься на бок и начинаешь что-то напевать.
Жена садится по-турецки возле тебя, слушает, как ты поешь ее голосом.
Срывает травинку, берет ее в рот, смотрит куда-то вдаль.
И вдруг заявляет, что напишет его тебе, этот твой роман.
Автор выражает благодарность
Генеральному совету департамента Валь-де-Марн и госпоже Жозиан Херри — за доверие и поддержку.