Примечательно, что Ле Зуан и его соратники не спешили проинформировать Москву о принятой ими Резолюции № 15, прекрасно понимая, какую негативную реакцию та вызовет у русских. Более того, новость о новом мандате дошла до штаб-квартиры ЦУЮВ только 7 мая 1959 г. Руководство Северного Вьетнама по-прежнему смертельно боялось спровоцировать американцев, подтолкнув их к нанесению удара по своей территории. Идеологический конфликт между СССР и Китаем стремительно обострялся, что находило отражение и в борьбе соперничающих партийных фракций в Ханое. Хо Ши Мин и Зяп находились в более умеренном «просоветском» лагере; Ле Зуан возглавлял группу сторонников жесткого пекинского курса.

На фоне разразившегося в Китае массового голода, который стал следствием вопиюще неграмотной программы индустриализации Мао Цзэдуна «Большой скачок» и унес жизни по меньшей мере 55 млн человек, лозунг Ле Зуана и его сторонников «Китай сегодня — это Вьетнам завтра» звучал как нельзя более несвоевременно. В стране нарастали проблемы и недовольство. Католики устраивали демонстрации, требуя дать им возможность эмигрировать на юг. В ответ на скандирование лозунга «Долой коммунизм!» войска открывали по демонстрантам огонь, убивая людей. Экономические трудности вынудили Ханой сократить военные расходы с 27 % национального бюджета в 1955 г. до 19,2 % в 1958 г. и до 16 % в 1960 г. Заводы и фабрики простаивали из-за отсутствия сырья, падение сельскохозяйственного производства привело к уменьшению нормы риса, выдаваемой по карточкам. Чешский посол в своем докладе писал, что бо́льшая часть помощи советского блока бездумно растранжиривается[176]. В июне 1959 г. британский консул докладывал из Ханоя: «Уровень жизни стремительно падает до еще более унылого нищенского однообразия. Даже самые бедные становятся еще беднее… Никто из нас, внешних наблюдателей, ни разу не встречал вьетнамца, который был бы в милости у режима, за исключением членов самого режима!»[177]

Совершая ту же ошибку, что и Зьем, который предпочитал окружать себя лоялистами, а не компетентными и честными людьми, Ханой продвигал ветеранов войны и идеологических пуристов, среди которых было мало грамотных управленцев и образованных специалистов. Французский дипломат сообщал, что девять десятых населения Северного Вьетнама «готовы поднять восстание, если бы у них были средства»[178]. Ле Дык Тхо, председатель Центральной организационной комиссии, воспользовался моментом, чтобы потребовать новых чисток от «нежелательных элементов», включая бывших землевладельцев и «зажиточных» крестьян. В своей озабоченности идеологической чистотой северовьетнамское руководство вело себя скорее как советские большевики за 40 лет до того, чем как социалисты в конце XX в. За соблюдением нового Устава партии, резко осуждавшего любое несогласие, следило Министерство общественной безопасности, глава которого, Чан Куок Хоан, получил негласное прозвище Вьетнамский Берия в честь печально известного сталинского силовика.

Тем временем на Юге революционеры продолжали убивать правительственных чиновников и активизировали нападения на южновьетнамскую армию, больше известную под сленговым названием «Арвин», которое дали ей американские военные инструктора. Как сказал американскому журналисту один молодой вьетнамец, «я ненавидел эту армию… Ее солдаты были очень надменными. Крестьяне и без того ужасно бедствовали, а военные заставляли их строить дороги и мосты… Своим оружием они защищали только Зьема и его режим»[179]. Любимыми мишенями для терактов стали символы американской помощи: например, весной 1959 г. возле камбоджийской границы нападавшие в черных масках взорвали два трактора John Deere.

Романтика революционной борьбы привлекала многих молодых крестьян, которые хотели вырваться из замкнутого круга тяжелого однообразного крестьянского труда под гнетом местных чиновников-тиранов. Один вьетнамец вспоминал, как пожилой односельчанин, в свое время воевавший против французов, призывал его, тогда 18-летнего парня, взяться за оружие. «Я был взволнован его рассказами о вьетнамских героях. Он сказал мне, что Зьем попросил американцев помочь ему в заговоре, чтобы захватить власть в Южном Вьетнаме в свои руки. Он призвал меня… выполнить долг молодого патриота в борьбе за независимость своей страны, чтобы вернуть ей счастье и процветание»[180]. Юноша вступил в ряды Вьетконга; в первые несколько недель военной подготовки из его группы дезертировали 15 крестьян, которые не выдержали трудностей партизанской жизни и затосковали по дому. Но сам он остался: «Я мечтал только о будущей победе и не думал о тяготах».

В течение 1959 г. Вьетконг неуклонно наращивал интенсивность вооруженного сопротивления. Вечером 8 июля американские инструкторы в 7-й Южной пехотной дивизии, базировавшейся под Бьенхоа, приготовились насладиться фильмом «Порванное платье» с красоткой Джинн Крейн в главной роли, когда их импровизированный кинотеатр атаковали шестеро вооруженных вьетконговцев. 38-летний майор Дейл Руис и 44-летний старший сержант Честер Овернанд были убиты. Они стали первыми американцами, погибшими от рук коммунистов в конфликте, который впоследствии получил название Второй Индокитайской войны. Партизанские атаки активизировались по всей стране: в один из декабрьских дней в предрассветной темноте взвод вьетконговцев остановил гражданский автобус на дороге № 4 в дельте Меконга. Угрожая оружием, они выгнали пассажиров и заставили водителя отвезти их на укрепленный пост правительственных сил. Прибыв к нему на рассвете, они обнаружили ворота открытыми: большинство солдат ушли на рынок. Нападавшие сразу убили одного полицейского и нескольких защитников; остальная часть гарнизона сдалась. Партизаны собрали все оружие и взорвали пост, после чего исчезли в джунглях, забрав с собой деревенского старосту, которого позже нашли убитым.

Целью Вьетконга было показать, что они способны наносить удары где и когда угодно. Один коммунист торжественно резюмировал: «Тигр проснулся!»[181] Теперь крестьянам приходилось еще аккуратнее лавировать между двумя силами, поскольку малейший просчет мог стоить им в лучшем случае всего имущества, а в худшем случае — жизни. Почти все платили тайную дань коммунистам, которые с помощью умелой пропаганды значительно преувеличивали свою мощь и успехи. Партработники любили цитировать вьетнамские пословицы «Лучше быть головой крысы, чем хвостом слона»[182] и «Как бы сильно ты ни хотел сбросить свои рога, ты все равно останешься могучим буйволом». Коммунисты организовывали митинги — шумные действа, сопровождаемые какофонией гонгов, громкоговорителей и стука «деревянных рыб», на которые добровольно-принудительно иногда собиралось до тысячи крестьян. Они срывали правительственные флаги и обклеивали стволы деревьев плакатами и лозунгами. Их пропагандисты распространяли легенды о мистических возможностях Вьетконга: волшебных рисоварках, надувных лодках, умещающихся в рюкзаках, самодельных гаубицах «Небесные скакуны» и пушках, способных одним выстрелом убить 50 человек[183]. Доверчивые крестьяне верили этим сказкам. Время от времени вьетконговцы строем проходили через деревни в дневное время, чтобы побравировать своей силой.