Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Родители Грейс не были игроками, но ее все равно заставили взять на себя слишком много ответственности. Мать и бабушка требовали, чтобы она выполняла всю работу по дому. Ей приходилось делать гораздо больше, чем другим детям ее возраста:
Я протирала пыль, мыла ванную, мыла плиту, пылесосила, готовила ужин, и что было потом? Мать говорила, что наденет белую перчатку и проверит, не осталось ли где-то грязи. Она приходила домой и проверяла, вымыла ли я под кроватью, вымыла ли я здесь, вымыла ли я там. И всегда оказывалось, что сделанного недостаточно. Ко мне приходили подруги, моя подруга Дженет приходила после школы, когда мы учились в старших классах, и она сидела в углу и смотрела на меня. «Ты всю работу по дому сделала?» Каждую пятницу, без исключений. А по воскресеньям полагалось стирать и гладить. Это тоже была моя работа.
Иногда с парентификацией сталкиваются дети, чьи родители не являются патологическими игроками. Например, ребенок вынужден взять на себя больше обязанностей, если у одного из родителей хроническая болезнь. Ему приходится заботиться о больном родителе, и он быстро становится практически независимым, потому что если он не позаботится о себе сам, то этого не сделает никто. В эту категорию, например, попала Ханна. Ее мать страдала от депрессии и часто была неспособна позаботиться даже о себе, не то что о дочери. Ханна предоставляла матери эмоциональную поддержку и с детства научилась самостоятельности:
Она все равно что инвалид. Она может иногда [позаботиться о себе], но в другие дни не может вообще ничего. Это сложно, учитывая, что отчима вечно не было дома, а биологического отца не было вообще. Иногда мне приходилось о ней заботиться. Было трудно, но это помогло мне быстрее повзрослеть, я думаю. <…> В основном мне нужно было заботиться о себе, а не о матери – делать то, что обычно делает мать. Например, собираться в школу по утрам [или] самой добираться до школы, не спрашивая у нее, как это сделать, даже когда я была маленькой.
Ее отец и отчим физически отсутствовали, то есть не могли и не хотели предоставить Ханне какую бы то ни было поддержку, а матери не хватало на это эмоционального ресурса. Ханна была вынуждена заботиться о ней и справляться со стрессом, вызванным ее психическим заболеванием. Большинство детей никогда не сталкиваются с такими проблемами. В отсутствие заботы, поддержки и положительной ролевой модели Ханна не смогла освоить эффективные копинг-стратегии.
Дария жила в похожей атмосфере: ей тоже пришлось заботиться о матери, потому что отца часто не было дома. Ее матери диагностировали рассеянный склероз, и без посторонней помощи она не могла даже ходить. Дария помогала ей, однако она была слишком маленькой, чтобы полностью осознавать ситуацию с болезнью матери, поэтому часто чувствовала смятение и страх. Она вспоминает это время:
Иногда ей было сложно спускаться по лестнице и идти к машине, так что мне приходилось помогать. <…> Однажды она вообще не могла двигаться, лежала на полу. Я не понимала, что происходит, но думаю, что сейчас понимаю. Ей нужно было принимать таблетки и так далее.
Многие дети воспринимали такую ситуацию как нечто нормальное, но некоторые понимали, что у них отбирают детство, и относились к ежедневным обязанностям без энтузиазма. Пауло сначала думал, что все идет своим чередом, потому что привык выполнять работу по дому. У его матери была тяжелая форма астмы, и каждый месяц она на несколько дней оказывалась в постели. Во время таких приступов ее обязанности переходили к Пауло:
В конце концов это [выполнять работу по дому, когда мать была больна] стало чем-то настолько нормальным, что я не замечал разницы. Думаю, если у тебя нет [никаких обязанностей] и тебе вдруг приходится этим заниматься, это может оказаться шоком, и ты чувствуешь себя неловко, если откажешься. Но если ты всегда работаешь по дому, это становится привычкой: ты уже не видишь разницы и считаешь это нормой.
Шарлин, в отличие от Пауло, не считала нормальным, что ей приходится ухаживать за пожилым дедом. Она рассказывает: «Я помогала по дому, потому что дедушке было уже за семьдесят, а мои родители работали. Так что мне приходилось кормить его и готовить еду, а мне было всего двенадцать. Я даже для себя не готовила, а для него – приходилось». В ее голосе слышится возмущение: уход за дедом она воспринимала как тяжелую обязанность. С ее точки зрения, было несправедливо заставлять ее ухаживать за ним, когда остальные дети ее возраста играли на улице.
Пауло и Шарлин лишились детства, потому что им пришлось ухаживать за больным родственником. Однако, несмотря на все тяготы, никто из них не обвиняет того человека, которому требовалась их помощь. Некоторые участники нашего исследования, напротив, ставят родителям в вину, что им пришлось вырасти слишком быстро. Зачастую в таких семьях отец был патологическим игроком, а мать была вынуждена много работать по дому и справляться с финансовыми трудностями. Те проблемы, на которые у нее не хватало времени, она перекладывала на детей. Иногда дети ошибочно обвиняют мать, потому что именно она теоретически должна была выполнять возложенные на них обязанности.
Возможно, эта склонность обвинять того родителя, который не был игроком, отчасти объясняет, почему у них тоже появилась игровая зависимость, хотя они видели своими глазами, насколько она опасна. В глазах ребенка проблемы ассоциировались не с игроманией отца, а с неспособностью матери самостоятельно выйти из сложившейся ситуации. Чаще всего этот феномен – обвинять мать, хотя от игромании страдает отец – встречается в традиционных нуклеарных семьях, где жена должна была выполнять всю работу по дому и терпеливо сносить все слабости мужа. Ребенок в такой семье чувствовал, что на него обрушились дополнительные обязанности, потому что мать не могла выполнить всю работу, как от нее ожидали.
Типичным примером такого подхода может служить Ронда. Она вспоминает, что ее мать зарабатывала деньги, а ей приходилось работать по дому:
Нам приходилось готовить и делать всю домашнюю работу, которой должна была заниматься мать. Но она с четырех утра была на рынке, так что мы выполняли ее обязанности вместо нее. <…> Это была ее роль – мы делали ее работу. Мне сейчас пятьдесят четыре, и, оглядываясь назад, я понимаю, что этим должна была заниматься она. Это была
